Лиля Калаус - Фонд последней надежды

…Удар! Олежек, жалобно крича, падает под колёса. Железная птица с капота вонзает клюв ему в темя. Кровь застывает в жилах. Тишина. Тело немеет. Его окружает тьма. Одновременно и безбрежная, и конечная.

…Он ничего не чувствует, ничего не понимает. Он теперь никто — без прошлого и настоящего, без имени, без тела. Только разум, нет, быстро распадающийся скелет разума. Косточки, как сахар, растворяются во тьме одна за другой. Самолёты, проекты, девочки, отели, кольца, туфли, костюмы, биржа, визы, мобилы… Университет. Школа… Ма… Ма… Бабуш… ка… Па-поч-ка… А-а-а… Каранд… Котик какой… Не ложися… На б-бо… Ка… А-вва… Э-э… Ауа… А-а-эу… Е-ау… Ауе… Е-жай…Ёл-ка… Сне-ег… Кругл…Шарр?.. И вдруг вспыхнуло, озарило золотом, теплом, чудовищным счастьем: ночь, лес, берёзки, он прижимает Асю к стволу, целует… Её сияющие глаза, растрепанные, пахнущие андоррским яблоком волосы, податливые сладкие губы… Сбивчивый шёпот: «Представляешь, я шапку потеряла…»

Ася!!!

— Не кричи… Я здесь.

Олег открыл глаза. Он сидел в тусклом коридоре гостиницы, напротив дьявольского штабного номера. Рядом, уткнувшись в его плечо, сидела Ася в мокром насквозь пальто.

«…Проклятый четвёртый нумер плавал в голубом дыму. Люстра по кругу качалась под потолком, роняя лопающиеся стеклянные подвески мне под ноги… Что-то капнуло на руку… Ещё… Знакомый запах бойни. Посреди номера на полу лежала бедная девочка… Она была в глубоком обмороке. Я попытался поднять её. Не смог… Кое-как выволок тело за порог.

Коршунов бился в припадке падучей. Бедняга ничего не соображал, с губ его ползла розовая пена…

И тут сзади послышался такой родной голос…

— Слава!..

Я обернулся.

— Аня?..

Посреди нумера стояла она. Моя милая Аня. В том же гороховом халате, в котором и умерла, и который я своими руками сжёг во дворе нашей дачи… Вместе с памятным костылём.

— Иди ко мне…

Я шагнул раз. И ещё. И ещё… Мозг перестал контролировать тело. В другой Вселенной, невообразимо далеко, клацнула дверь за моей спиной.

Анечка протянула ко мне дрожащую руку. По лицу её струились слезы.

— Почему ты бросил меня, Слава?.. Мне так холодно… Так одиноко…

Волосы встали у меня дыбом.

И в следующий миг исчез свет. Именно так — не выключился, не погас, а исчез. Только расчерченное на четыре квадрата белое окно зависло в душной темноте… Я то ли всхлипнул, то ли закричал… И всё опять вернулось.

Но как!

Я очутился в полутёмной зале — на столе трепетали огоньки свечей, снаружи, за окнами, одетыми в кружевные занавески, посвистывала метель. Слева от меня, у откинутой крышки секретера, сидела на венском стуле девушка, укутанная в пуховый платок поверх белоснежного шелкового пеньюара.

Я не мог шевельнуться, раскрыть рта, только глядел… Девушка что-то нервно писала, затем рвала листочки и жгла обрывки на кофейном блюдце. Вот она потянулась, встала и, шевеля губами, подошла к окну. Светало, снег всё шёл и шёл.

В дверь робко постучали:

— Мила… Милагрос Еремеевна… Это Владимир. Я хочу попрощаться, нынче я уезжаю на фронт… Через час построение…

Девушка зевнула.

— Что ж… Благослови вас бог… А теперь уходите, мне нужно отдохнуть.

Она быстро пошла прямо на меня, резко остановилась в нескольких сантиметрах и пристально уставилась мне в глаза.

В этот момент я догадался, что незримо присутствую в нумере заключённым в зеркало.

Красива ли была Милагрос? Не знаю. Помню только гладко причёсанную голову, узость плеч, муравьиную талию, бледные впалые щеки — и очи. Огромные, чёрные, раскосые, сверкающие, как летнее ночное небо.

— Мила… Пожалуйста…

Широкие брови Милагрос гневно сошлись …

— Ну хорошо. Войдите!

В комнату бочком пробрался долговязый юноша в затасканном мундире гимназиста.

Дальнейшие события понеслись вскачь, как будто киномеханик начал клевать носом в своей будке, и его кинопроектор взбесился…

— Вольдемар, наклоните голову! — Милагрос на миг прижимается губами ко лбу гимназиста. — А теперь — вперёд! Помните, смерть — наша водительница, ей мы служим и поклоняемся, её предвидим во мраке тусклом жизни!..

…Она, подвывая, читает стихи. Оглушённый Владимир вдруг всхлипывает и валится на неё, как сноп…

…Милагрос, стоя на кровати, судорожно сжимает руками ворот пеньюара.

— Вон!!!

— Мила… Ты же сама… Вы же говорили… Любовь и смерть… Я думал… Я намеревался… Ты… Вы… Хотела поехать и там… К нему… И он… Великий Северный Кормчий… Который надругался над твоей любовью… Бросить к его ногам… Золото… А после вонзить… К…кинжал… И…