Джессика Спотсвуд: Проклятая звезда

— А это решать нам, не так ли? — О'Ши поворачивается в нашу сторону с самодовольной улыбкой на лице. В своих стараниях выглядеть крупнее он похож на петуха-забияку: грудь колесом, плечи отведены назад, ноги широко расставлены. Я немедленно преисполняюсь неприязнью. — Добрый день, сестры. Принесли еженедельный паек?

— Да, сэр, — склоняет голову Алиса, но я все же успеваю заметить мятежный блеск ее голубых глаз.

— Как жаль, что объектом вашего милосердия оказалась столь недостойная особа. Нищета не оправдывает распутства, — рычит Хелмсли. — Не успела потерять мужа и уже взялась завлекать другого мужчину! Скандал — вот как это называется!

Миссис Андерсон стискивает худое плечико Генри, ее лицо резко бледнеет.

— Станете ли вы отрицать, что вчера вечером вас провожал домой мужчина? Мужчина, не состоящий с вами в родстве? — спрашивает брат О'Ши.

— Нет, не стану, — осторожно говорит Лавиния, и ее голос дрожит. — Мистер Алварес — покупатель пекарни, в которой я работаю. Он уходил оттуда в одно время со мной и вызвался проводить меня до дому.

— Вы вдова, миссис Андерсон, и ваше поведение должно быть безупречным. Вам не следует появляться на улицах города с посторонними мужчинами. И вы, несомненно, знаете об этом.

Я прикусываю губу и опускаю голову. Как, интересно, следовало поступить Лавинии? Идти домой в одиночестве, надеясь, что никто не начнет к ней приставать и не попытается ее ограбить? Нанять экипаж, потратив на него деньги, которых и так не хватает? Умолять хозяина пекарни, чтобы он выделил ей сопровождающих? У девушек вроде меня или Алисы никогда не возникает таких проблем. До того как мы связали жизнь с Сестричеством, нас неизменно повсюду сопровождали гувернантки или горничные, донельзя омрачая тем самым наше существование. Истинная леди перемещается не иначе как в закрытой карете, недосягаемая для грязи, пыли, нескромных взглядов и фривольного обращения.

Но миссис Андерсон не могла позволить себе ни кареты, ни горничной. У нее не было ни мужа, ни родителей, которые могли бы о ней позаботиться. Как, по мнению Братьев, она должна была поступить? Сидеть дома и пухнуть от голода?

— Я никого не завлекаю. Я каждый день оплакиваю моего мужа, — заверяет Лавиния. Она расправляет плечи, вздергивает подбородок и смотрит прямо в глаза брату О'Ши. — Вы лжете.

О'Ши кивает Хелмсли, и тот бьет вдову по лицу. Я вздрагиваю, вспомнив, как однажды меня ударил брат Ишида, и невольно хватаюсь рукой за щеку. След от кольца члена Братства уже зажил, но я никогда не забуду своего унижения — и выражения порочного удовольствия на его лице.

Лавиния налетает спиной на колыбельку, и малышка в ней вскрикивает. А Генри бросается к ногам Хелмсли:

— Не бейте мою маму!

Он не должен этого видеть. Ни один ребенок не должен видеть ничего подобного.

— Не увести ли нам детей в другую комнату, сэр? — спрашиваю я О'Ши, ведь решения, определенно, принимает именно он.

— Нет. Пусть он видит, какая потаскуха его мать. — О'Ши наклоняется и встряхивает Генри, схватив его за маленькие плечи. — Прекрати! Слышишь, прекрати немедленно! Твоя мать — лгунья, она предала память твоего отца.

Генри перестает сопротивляться, в его округлившихся карих глазах плещется испуг.

— Предала папу?

— Неправда! — протестует Лавиния, и по ее лицу катятся слезы. — Я никогда бы этого не сделала!

— Ваши соседи донесли, что видели, как вы шли под ручку с мистером Алваресом, — продолжает, нависая над ней, Хелмсли. Он, наверное, где-то шести футов росту.

Отшатнувшись от него, Лавиния прижимается спиной к обшарпанным обоям в голубой цветочек.

— Я оступилась на неровной мостовой, и он поддержал меня, чтобы я не упала. Больше ничего не было, клянусь! И это никогда не повторится. Отныне я всегда буду приходить домой засветло.

Пусть даже это означает, что она станет работать — и зарабатывать! — еще меньше, чем до сих пор, и что ее маленькая семья вряд ли сможет существовать на такие жалкие гроши.

— Женщине надлежит сидеть дома, миссис Андерсон, — говорит О'Ши. Он отпускает Генри и с ухмылкой поворачивается к Хелмсли: — Вот видите, к чему приводит разрешение на женский оплачиваемый труд! У них появились превратные представления о том, что прилично, а что — нет. Они отвратились от Господа нашего.

— И вбили себе в головы, что могут вести себя так же, как мужчины, — соглашается Хелмсли.

— Вы думаете, мне нравится ходить на работу? — резко выкрикивает Лавиния, и мне хочется зажать ей рот ладонью: она только навредит себе, если будет с ними спорить. — Я нашла эту работу, когда умер мой муж. Мы не можем полностью зависеть от милосердия Сестер. Мы голодали!