Антон Зырянов - Я живой!

— Ты меня понимаешь? — спросила я растерянно.

Максим кивнул и улыбнулся, обнажив желтые, длинные зубы.

— Трудно… говорить, — казалось, человеческая речь дается монстру с трудом. — Не помню… много.

Я была поражена. Почему он… такой. На мертвяка он совсем не походил — вон, грудь вздымается, на ощупь теплый, потом разит за километр, да и быстрый, несмотря на габариты слегка рассерженного Халка.

— Зачем ты меня похитил? — спросила я, потихоньку приходя в себя. — Зачем я тебе?

Крупный указательный палец, увенчанный острым грязным ногтем, указал на меня.

— Должна быть… моя, — сказал он и, немного подумав, добавил: — Всегда.

Притихшее было чувство переросло в настоящий ужас. Что это значит? Это чудовище надеется, что я буду с ним? Я любила Максима — а не эту гориллу-мутанта, переборщившую со стероидами.

«Господи, а вдруг он попытается…», — от одной только мысли, что полоумная тварь воспылает ко мне страстью, мой желудок расстался с быстро-растворимой китайской лапшой, съеденной накануне. Максим удивленно наблюдал за тем, как меня тошнит.

— Надо… идти… дом… — промычал он и тут же закинул меня на плечо.

Я оглянулась по сторонам — к нам уже подтягивались разрозненные группы мертвецов — но напасть они не решались. Да и вообще, вели себя крайне странно. Стоило Максиму рыкнуть в сторогу одного из них, как они останавливались, замирали на месте, будто боялись его… Бред какой-то, эти твари слишком тупы, чтобы испытывать страх. Может, он обладает какими-то пси-способностями? Да кто их разберет-то, мутантов.

— Максим, отпусти меня, пожалуйста, — снова принялась жалобно канючить я.

Мутант что-то нечленораздельно рыкнул и снова двинулся в путь.

Шнырь умирал. Боль пронизывала не только его тело, она пропитало все естество попрошайки. Ему хотелось застрелиться — пистолет, в отличие от винтовки, он не бросил… Но Шнырь боялся смерти больше, чем боли.

Дома была лишь бутылка самогона, две упаковки анальгина десятилетней давности и припасенный на черный день пакетик с травой.

Таблетки не помогли, алкоголь тоже. Шныря непрерывно рвало, он уже загадил все жилье (попрошайка обитал в маленьком обшарпанном гараже, на который никто не позарился, когда люди делили территорию базы). Он старался не замечать красного цвета жидкости, которая выходила вместе с желчью, но то, что тварь его заразила, понимал, хоть и не хотел принимать…

«Что делать, — кричало его воспаленное сознание. — Что нужно: антибиотики? Противовирусное? Какая разница, взять их все равно негде? Да если меня кто увидит, сразу же забьет насмерть… Я ж теперь уже, почти что, из этих…»

Шнырь взвыл. Больше от жалости к себе, чем от боли… Ну почему он? За что?

— За то, что ты пытался нас убить, ЧМО!

— Как… что ты здесь делаешь? — спросил Шнырь, глядя в лицо той самой девке, которая его унизила в баре. — Это все из-за тебя, с-с-сука!

А она засмеялась… Дикий, демонический хохот заполнил все вокруг, усиливая боль и страх попрошайки.

Он кричал, роняя на впалую грудь хлопья розовой пены, плакал, размазывая по лицу кровь, идущую из носа, из ушей, из глаз. Он сыпал проклятиями, обвинял во всем ненавистную девку из бара, рыдал и выл во весь голос, пока силы его не оставили.

Шнырь просто закрыл глаза и затих.

— Эй, Шнырь! Мы за долгом пришли, — крикнул Жека, толкая дверь убогого жилища попрошайки. — О, не заперто…

— Наверное, гостей ждал, — вставил свои пять копеек Рустам, и парни весело заржали.

В гараже царил погром: повсюду валялись ящики, вырванные из допотопного стола, исцарапанная столешница расколота надвое, от стульев остались лишь щепки, обивка засаленного дивана изорвана, покрыта запекшей блевотиной, вперемешку с кровью… И вонь, невообразимая вонь, казалось, пропитала каждый сантиметр убогого жилища. Рустам сложился пополам, сказав прощальное «буэ» съеденной час назад тушенке, а Жека едва сдержал рвотный спазм.

— Похоже, нас опередили…

— Может, те двое? Ну, отомстить решили! — предположил Рустам, утирая рукавом рот.

— Ага, разгромили здесь все, Шныря завалили и все тут обгадили, да?

— Да ну тебя. — Рустам махнул на приятеля рукой. — Слышь, Жека, пойдем-ка отсюда…

Бандиты направились к выходу, но их остановил шорох, донесшийся из дальнего угла гаража. Из вороха сваленного в кучу тряпья вылез Шнырь. Лицо его было покрыто свежими, кровоточащими царапинами, вены на шее вздулись, а его красные, безумные глаза лихорадочно блестели.