Чарльз Уильямс - Канун Дня Всех Святых

— Совсем скуксилась, — ввернула она словечко, позаимствованное у подруги по Красному Кресту. Раз короткий путь перекрыт, придется идти в обход. К счастью, в Сити относительно светло. В домах горели огни, освещая дорогу куда ярче, чем в недобрые прежние дни. Она могла бы даже заглянуть в окна. Пожалуй, ей хотелось увидеть кого-нибудь — читающую женщину, играющих детей, мужчину, слушающего радио, уловить хоть какой-нибудь признак человеческой близости. На этом мосту как-то уж очень одиноко. Она повернулась к Вестминстеру и тронулась в путь, но, не успев пройти и десяти шагов, внезапно остановилась. В первый момент она сочла, что слышит лишь эхо своих собственных шагов, и тут же поняла, что это не так. Здесь был кто-то еще. Кто-то шел к ней, и шел быстро. Сердце подскочило и упало; звук одновременно и радовал, и пугал ее. Быстрые смены противоречивых ощущений раздражали. Это Ричард мог без конца размышлять над своими переживаниями; ее же подобные вещи просто сводили с ума. Да, конечно, она восхищалась этой его способностью, просто сейчас ее немножко одолели зависть и раздражение. Это он виноват в охватившем ее чувстве неуверенности! Лестер помедлила и, не успев тронуться с места, узнала шаги. Это были его шаги. За шесть месяцев замужества ей не наскучило узнавать их. Это Ричард. Лестер быстро пошла навстречу и вскоре уже увидела его. Глаза узнали силуэт так же безошибочно, как уши — звук шагов. Однако облегчение от встречи одновременно усилило и раздражение.

Почему он причинил ей столько беспокойства? Разве они не условились о встрече? А если условились, почему он опоздал? Почему ей пришлось ждать? И что она делала все это время? Вспомнить подробности никак не удавалось, и это только подлило масла в огонь. Ричард приближался. Белокурые непокрытые волосы отливали золотом в свете дальнего фонаря; возле следующего столба они сошлись лицом к лицу.

Он замер, едва увидев ее, и лицо у него стало мертвенно-белым. Потом он метнулся к ней. Она вытянула руку, словно отстраняясь, и проговорила ледяным тоном, совершенно противоположным ее сокровенным желаниям:

— Где это ты был? Чем занимался? Я столько времени жду.

— О чем ты? — переспросил он. — Как ты выбралась?

Что значит — жду?

Вопрос ошеломил ее, и она растерянно уставилась на мужа. Он тоже смотрел на нее, только встревоженно и почти враждебно; что-то в его лице напугало ее еще сильнее. Ей подумалось, что она теряет сознание. Ричард стоял рядом и одновременно словно плыл в воздухе далеко-далеко от нее. Она сказала:

— А ты — о чем? Где ты пропадаешь? Ричард!

Он действительно пропадал — в прямом смысле. Ее ладонь еще не успела опуститься после того отстраняющего жеста, а он уже пятился назад, неуверенно, неловко, торопясь выбраться из тускло освещенного круга.

Она пошла за ним; нельзя было дать ему ускользнуть.

Она почти настигла его, увидела, как он протянул к ней руки… поймала их; она знала, что поймала, потому что видела его ладони в своих, только почему-то не чувствовала их. Страшные ладони, и сам он такой же страшный.

Она прижала руки к груди, и они словно приросли там.

Широко открытыми от страха и гнева глазами она наблюдала, как он исчезает, исчезает… и вот уже истаял, как призрак; вместе с ним истаяли все чудесные человеческие звуки — шаги, голоса, колокола, рокот моторов, шелест колес. Все это время, пока он был здесь, она снова отчетливо слышала множество разных звуков. А теперь он ушел — и все стихло. Она с трудом выдавила его имя; но и оно не смогло вернуть его. Он исчез. Лестер снова осталась одна.

Она не могла бы сказать, сколько времени провела так, потрясенная, не в силах двинуться. Страх поначалу мешался со злостью, но теперь отделился от нее, оставшись единственной леденящей определенностью. Когда наконец она смогла пошевелиться, смогла сделать шаг, прислониться к парапету, ухватиться за него руками, внезапная мысль вдруг опустошила ее. Мысль разом нависла надо всем: над злостью, недоумением, тишиной.

Она умещалась в коротеньком слове: «Умер, — думала она, — Ричард умер». Иначе он не ушел бы. Ни разу, даже поссорившись, ни он, ни она не бросали друг друга. Без этой уверенности они не отважились бы на союз. Лестер заплакала — непривычно, беспомощно, глупо. Она ощутила, как слезы текут по лицу, и поглядела на парапет в поисках сумочки и носового платка. Вот беда, теперь уже не одолжить их у него, как она делала порой, чтобы досадить побольнее. Она отошла на пару шагов, ладонями размазала по лицу слезы и посмотрела на мостовую. Сумочки не было и там. Она рыдала, стоя посреди улицы, и при ней не было ни платка, ни пудреницы. А все из-за того, что Ричард исчез, умер. Раз исчез, значит, умер; как еще это могло бы случиться? Как иначе она могла бы оказаться здесь, и в таком виде?