Эдвард Бульвер-Литтон - Привидения и их жертвы, или Дом и разум

Мой взгляд задержался на столе, не покрытом ни чехлом, ни скатертью, обыкновенном старом круглом столе красного дерева, из-под него высунулась кисть руки. По виду кисть как кисть, из плоти и крови, такая же, как моя собственная, только рука была морщинистая, худая и маленькая — вне всякого сомнения, женская.

Она бережно накрыла письма, лежавшие на столе, и тотчас и рука, и письма — все исчезло. После чего послышались три громких и размеренных удара, таких, какие доносились недавно у изголовья моей кровати, когда это немыслимое представление только начиналось.

Звуки эти мало-помалу затихли, а комната тем временем стала ощутимо вибрировать, и в дальнем ее углу, как бы от пола стали подниматься искорки или шарики, вроде пузырьков света, самых разных цветов: зеленые, желтые, огненно-красные, лазурные. Они летали в разные стороны: вверх-вниз, вперед-назад, направо-налево, как крошечные светлячки, и каждая такая искорка, кружилась ли она медленно или быстро, казалось, следовала только своей прихоти. И так же, как в нижней гостиной, от стены, словно по своей воле, отделился стул и переместился к противоположному концу стола. Вдруг, как бы прямо из стула, выросла фигура — то была женщина, реальная, как жизнь, и призрачная, как смерть. Черты ее юного лица были отмечены странной, скорбной красотой. Обнаженные шея и плечи выступали из просторного туманно-белого балахона. Она принялась приглаживать свои длинные соломенные волосы, спадавшие на плечи, глядя при этом не на меня, а на дверь — казалось, она вслушивается, вглядывается во что-то, чего-то ожидает. Бесплотная Тень в дальней части комнаты налилась тьмой, и мне вновь почудилось, что откуда-то сверху блеснули глаза — они были устремлены на женщину.

В это время в проеме дверей — хотя они и не открывались — появилась другая фигура, тоже четкая и тоже эфемерная. То был призрак молодого мужчины. Он был облачен в костюм прошлого века, вернее, в видимость костюма, ибо и призрак мужчины, и призрак женщины, хотя и ясно различимые, но, вне всякого сомнения, бесплотные, неосязаемые — были всего только подобия, фантазмы. И в разительном несоответствии этой затейливой роскоши, изысканного старинного убора с его оборками, кружевами и пряжками трупному виду и мертвенному бессилию их владельца было что-то нелепое, гротескное и — страшное. Лишь только мужская фигура приблизилась к женской, от стены метнулась Черная Тень, и всех троих на миг сокрыла тьма. Когда вновь забрезжил бледный свет, стало видно, что возвышавшаяся между двумя призраками Тень сжимает их в своих объятиях, как в тисках; на груди у женщины алело кровавое пятно, а у призрака юноши, опиравшегося на призрачную шпагу, с воланов и кружев быстро бежала кровь, но тут их поглотила чернота разъединявшей их Тени, и все исчезло. Тотчас снова замелькали пузырьки, плывя, колеблясь, множась и сгущаясь, вращаясь все беспорядочнее и безудержнее.

Находившаяся справа от камина дверь стенного шкафа распахнулась, и из проема выступила женская фигура — на сей раз старческая, она сжимала письма (те самые, которые прикрыла виденная мною рука), а за ее спиной, как мне послышалось, раздался звук шагов. Словно прислушиваясь к ним, старуха обернулась, потом достала письма и вроде бы углубилась в них, а над ее плечом возникло синее лицо утопленника, должно быть, долго пролежавшего в воде, — раздутое, лишившееся красок, с запутавшимися в мокрых волосах водорослями. У ног ее лежал, казалось, труп, подле которого съежился ребенок, невероятно жалкий, нищенского вида, с запавшими от голода щеками и притаившимся в глазах страхом. Пока я вглядывался в женщину, морщины на ее лице разгладились, к нему вернулась юность, выражение его было безжалостно, взгляд жесток, но черты юны; в это мгновение рванулась вперед Тень и поглотила как и прежде всю картину.

Теперь осталась только Тень, и я пристально глядел на нее, пока из мглы вновь не выступили глаза — змеиные и злобные. А пузырьки света опять стали взлетать и опускаться, и в их сумбурный, беспорядочный, неистовый круговорот вливался тусклый лунный свет. Но вот от этих шариков, словно из лопнувшей яичной скорлупы, начали отделяться жуткие создания, какие-то бескровные и мерзкие личинки, которыми наполнилась вся комната; чтоб дать о них понятие читателю, я лишь могу напомнить, как снуют в капле воды под окуляром микроскопа прозрачные проворные бесформенные твари, которые преследуют друг друга, норовя сожрать, — их невозможно увидать невооруженным глазом. И как в телах этих личинок не было симметрии, так и в движениях не было порядка. Метания их не были забавны, они носились и вились вокруг меня, и рой их делался все гуще, движения все быстрее и стремительнее, они кишмя кишели надо мной, вползали на мою правую руку, которую я поднял в невольном предостерегающем жесте, как будто заклиная злые силы.