Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

Ей действительно ничего больше не было нужно. Это её одиночество было гораздо лучше предыдущих. И здесь от неё не требовалось ничего противного ей. Что касается семьи…. А кто сказал, что у них с матерью была хорошая, настоящая семья? Сейчас Катерина понимала-чувствовала, что ничего такого у неё не было. И это было не результатом анализа её прошлой жизни, а просто выводом из осознания того, что она не испытывает ни малейшей тоски по матери.

Правда, почти через год, Катерина, с некоторым опасением, пошла в тот район, где раньше жила, сама не зная зачем. На одной из знакомых с детства улиц она увидела свою мать. Мать тоже её увидела. Реакция матери вызвала у Катерины лёгкую оторопь. Выпустив на лицо смесь удивления и испуга, женщина зажмурилась, потрясла головой, будто ей что-то привиделось, и перекрестилась. Потом она открыла глаза, и хотя Катерина оставалась на том же месте, было очевидно, что мать её не видит, к своему явному облегчению. Всё это слегка резануло какие-то глубинные, трудно определяемые словами чувства Катерины, и она быстро покинула «родной» микрорайон.

Впоследствии она заметила, что стала той, на кого вообще мало обращают внимания. Её действительно частенько просто не замечали. Впрочем, это нисколько её не ранило, поскольку то внимание, к которому она привыкла с детства, будили в ней эмоции сродни противной отрыжки, а другого она не знала.

Так что её устраивала роль «хозяйки пансиона», чья задача заключалась в обеспечении питания «постояльцев» и в поддержании порядка. В конце концов, чем не работа и чем не жизнь, обеспечиваемая выполнением этой работы? И её теперешний «постоялец» – Егор – был практически идеальным, поскольку, в отличии от парочки других, не делал никаких «поползновений в её сторону». Ему явно ничего не было от неё нужно, кроме еды и маломальского порядка с постельным бельём.

Он даже сам стирал свои вещи, благо машинка-автомат обеспечивала удобство этого процесса. А главное – им не приходилось «уживаться» друг с другом, поскольку, хоть они и жили в одной квартире, они оставались чужими людьми.

Так что некому было замечать те малейшие перемены, которые происходили с Егором по мере его работы с несуразными текстами.

Теперь музыкальный центр будил Глеба в десять утра. Но это не было поводом вставать с постели. Понятие «нормированный рабочий день» ушло из жизни Глеба. Хорошо бы, навсегда. Теперь у него либо была работа, и её надо было делать вне каких-либо графиков, либо её не было, и тогда он был св… волен. Сегодня он как раз и был волен. По крайней мере, пока.

Повалявшись минут двадцать, рассеяно слушая радио-ведущих, он почувствовал-решил, что пора вставать. Свой обычный «утренний моцион» – убрать постель, включить чайник, пойти умыться – он проделал автоматически, когда клоки его сознания были размётаны между совершаемыми действиями и доносящийся из динамиков информацией. Но и то и другое было просто фоном для безмыслия.

Он замешал себе в блендере (да здравствует современная техника! ) омлет из двух яиц, ветчины и пол помидора, пожарил и уже выкладывал на тарелку, когда услышал, как вставляется и поворачивается ключ в замке.

На мгновенье в нём взбулькнули тревога и желание броситься в прихожую. Но тут же он понял, что это, чтоб его, Каземирович, и продолжил очищать сковородку от клочков омлета (ну почему он никогда не перемещается на тарелку целиком?! ).

Через несколько секунд на кухню вошёл Владимир Каземирович, по-свойски уселся на ближайшую табуретку и тихо сказал:

«Приятного аппетита».

«Нежёвано летит! – чуть раздражённо буркнул Глеб. – Мог бы и позвонить. Я ведь дома».

«А зачем? – Владимир Каземирович чуть пожал плечами, покривив губы в намёке на улыбку. – Мне так привычней и удобней. Да и быстрей. Терпеть не могу ждать у дверей».

«Вообще-то, это не очень этично. В данном случае, по крайней мере», – сказал Глеб, сосредоточившись на том, чтобы омлет не упал с вилки по пути от тарелки в рот.

«Да плевать мне на этику! Как, впрочем, и тебе. И исключения в этом невозможны. Что ты и сам прекрасно понимаешь».

Сознавая, что Владимир Каземирович, как всегда, прав, Глеб похерил слабейшие позывы к спору и, хлебнув чая, спросил:

«Работа появилась?».

«Появилась».

В этот момент из комнаты донёсся «мультяшный» голосок: «Эй, хозяин, тебе тут какой-то хрен звонит!». Это был «реалтон» мобильника Глеба.

Пройдя в комнату, Глеб взял елозящий в вибрации по полированной поверхности журнального столика телефон и взглянул на дисплей. Номер звонившего не определялся. Глеб нажал кнопку и поднёс телефон к уху.