Ганс Эверс: Эверс Охотники на дьявола

— Пришли сюда мистера Питера, — приказал он.

— Что вам угодно, доктор? — спросил, войдя в комнату, Американец.

— Вот стоит лекарство. Я уйду сейчас, и ты дашь его больной. Ты останешься всю ночь здесь?

— Да, — ответил Пьетро Носклер, — мы будем бодрствовать и молиться.

— Прекрасно, — продолжал Франк Браун. — Один стакан ты дашь ей сейчас же. Она охотнее примет лекарство из твоих рук. Я надеюсь, что оно несколько успокоит ее, и она скоро уснет. Если же больная снова проснется, ты дашь ей другой стакан!

Американец молчал, но по его лицу видно было, что он собирался сделать, когда уйдет доктор: взять стакан и вылить все его содержимое.

Франк Браун вспыхнул. Схватив за плечи Американца, он начал его трясти изо всех сил.

— Взгляни на меня! — крикнул он повелительно. — Ты сделаешь то, что я говорю! Я этого хочу — понимаешь?

— Да, я сделаю это, — пробормотал Американец, взял стакан и вышел к больной.

На следующий день Франк встретил мужа Матильды.

— Ну, как здоровье жены?

Мариан Венье посмотрел недоверчиво.

— Вы не помогли ей. Я не заплачу вам.

— Мне не нужно твоих денег. Я хочу только знать, как здоровье больной.

Венье сразу сделался любезнее:

— Ей лучше. Скоро она будет совсем здорова. Спасибо за то, что вы пришли.

Но тут же добавил:

— А спас ее все-таки Американец.

Вся деревня только и делала, что говорила о чудесном выздоровлении Матильды Венье. Говорили, что уже не было никакой надежды на ее спасение, что даже искусство знаменитого немецкого врача было бессильно. И только мистер Питер своими молитвами и бдением в течение трех долгих ночей спас ее тело, уже попавшее дьяволу в когти!

Тереза вошла в комнату Франка.

— Ведь это вы спасли Матильду, а не Американец? Правда?

«Она сама спасла себя», — подумал Франк Браун, но ответил Терезе:

— Нет, наверно, Американец: он так усердно молился! Девушка не знала, шутит он или говорит серьезно. В эту минуту в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Франк Браун.

Тереза открыла дверь и, увидев Американца, вскрикнула и убежала.

Франк Браун поздоровался с ним и предложил ему стул. От сильного смущения мистер Питер потирал свои огромные красные ручища о брюки. Потом, заикаясь, сказал, что пришел поблагодарить доктора за спасение сестры.

Хотя все-де говорят, что он спас больную, но это лишь потому, что никто не видел, как доктор приготовлял лекарство.

— Вы сказали это кому-нибудь? — спросил Франк.

— Пока — нет, но в ближайшее воскресенье я заявлю на собрании, что не я, а немецкий доктор спас нашу сестру.

Франк Браун пристально посмотрел на него.

— Ты этого не сделаешь, — сказал он спокойно.

— Почему же нет? — и Пьетро стал ерзать на стуле. — Почему не сделаю? Я должен заявить это. Ведь это — правда.

— Ты не скажешь этого. Я сам приду на собрание, и если ты скажешь это, я встану и заявлю, что ты лжешь. Не я исцелил жену Мариано, а ты!

Пьетро схватился за голову обеими руками.

— Я?.. Но ведь вы дали ей лекарство?

— Нет. Я дал тебе чистой воды, — солгал Франк Браун.

— Я не врач и не умею лечить. Больную спасли твои молитвы и ты. Тебе дал Иисус Христос силу благодати своей, а не мне.

Американец встал. Его глаза сверкали.

— Доктор, верно ли это?

Франк Браун взял протянутую руку и с силой потряс ее:

— Да, все это верно!

«Почему же мне не солгать, раз это так нравится тебе?»

— подумал он.

Американец перестал сомневаться в себе. Но к его великой вере в себя присоединилась другая: вера в превосходство силы чужестранца. И он смиренно сказал:

— Благодарю вас, доктор.

— Не за что. Всего хорошего, Илия.

— Почему вы назвали меня… Илией? — спросил, заикаясь, Американец.

— Иди сейчас. Я объясню тебе это в другой раз.

Едва ушел Американец, как в комнату вернулась, дрожа и задыхаясь от негодования, Тереза.

— Я не хочу, чтобы он приходил сюда! Что тебе нужно от этого грязного Американца?

Франк пристально посмотрел на нее. Она вздрогнула и тихо, как бы извиняясь, добавила:

— У него дурной глаз.

Франк Браун привлек ее к себе, усадил на колени и положил ее голову к себе на плечо. Затем быстро начал гладить виски. Она не сопротивлялась, а лежала, спокойно дыша, у него на груди. Он уколол ее иголкой в руку; лицо ее не выразило признаков боли. Он был доволен.

Усадив ее на стул, Франк сел против нее на столе и задумался.