Джозеф Ле Фаню - Комната в отеле «Летящий дракон»

Он поправил фитиль, подлил в лампу масла, улыбнулся еще раз доброю улыбкою и снова велел слуге моему не шуметь; стараясь не задеть меня, он выбрался из кареты. Слышно было, как, входя в гостиницу, он что-то говорил Сен Клеру; я же оставался в карете в прежнем положении.

В разные периоды жизни мне доводилось испытывать телесные муки, случалось выносить боли — и острые, и продолжительные; но ни прежде, ни потом не привелось мне, слава Богу, очутиться в столь жалком и плачевном состоянии. И коль скоро все мы смертны, я искренне надеюсь, что смерть не принесет с собою ничего подобного. Дух мой, поистине, томился в неволе; недвижность и немота жестоко терзали меня.

Мысль же, хоть и объятая кромешным страхом, оставалась живою и ясною. Что будет дальше? Неужто я и впрямь умер?

Прошу заметить, что моя способность наблюдать происходящее нисколько не пострадала. Я мог слышать и видеть отчетливо, как всегда. Только воля моя словно бы потеряла власть над телом.

Как я уже упомянул, маркиз д'Армонвиль, покидая карету, не погасил дорожной лампы. Я напряженно прислушивался, страстно ожидая его возвращения, которое, казалось мне, при счастливом стечении обстоятельств могло бы пробудить меня от каталепсии.

Внезапно, без шума шагов либо иных звуков, которые предвещали бы чье-то приближение, дверца отворилась, и в карету молча вошел человек.

Лампа светила не хуже обычной восковой свечи, и я хорошо мог разглядеть незнакомца. Он был молод, одет в темно-серый обширный балахон, с накинутым на голову капюшоном, под которым, почудилось мне, блеснул золотой кант походной армейской фуражки; кроме того, под просторными рукавами балахона я совершенно определенно увидел форменные галуны и пуговицы на обшлагах мундира.

У молодого человека были густые усы и эспаньолка, по щеке от верхней губы тянулся свежий шрам.

Войдя, он тихо затворил дверь и сел подле меня. Все это произошло в одно мгновение; наклонившись ко мне и заслонясь от света рукою в перчатке, он несколько секунд внимательно изучал мое лицо.

Незнакомец вошел бесшумно, как призрак, все действия его были уверенны и быстры, что выдавало наличие определенного плана. Он несомненно явился с недобрыми намерениями; возможно, он хотел меня ограбить, а может, и убить. Но даже под шарившей по мне рукою я лежал трупом. Он залез в мой нагрудный карман и извлек оттуда белую розу и все бумаги, между которыми один документ имел для меня немалое значение.

Лишь мельком взглянул он в бумаги; они явно не занимали его. Драгоценнейшую розу мою он отодвинул вслед за бумагами. Зато упомянутый документ его, видимо, заинтересовал: едва развернув его, он тут же принялся карандашом прилежно списывать его содержание в маленькую записную книжку.

Человек управлялся со своей работою совершенно бесшумно, с непостижимой быстротою и хладнокровием, из чего явствовало, что предо мною агент сыскной службы.

Он собрал бумаги — по всей видимости, в том же самом порядке, в каком их нашел, — сложил обратно в мой нагрудный карман и покинул карету.

Посещение не продлилось, кажется, и трех минут. Очень скоро я снова услышал голос маркиза. Вот он вошел, взглянул на меня и улыбнулся, словно бы завидуя моему богатырскому сну. Ах, если б он только знал!..

При свете лампы, только что ставшей пособницею шпиона, он продолжал читать и делать записки.

Мы уже выехали из городка и продвигались далее все с той же неспешностью.

«Место встречи с полицейскою ищейкою», как я его для себя обозначил, оставалось уже в двух лье позади, как вдруг почувствовал я странные толчки в одном ухе; воздух словно бы ворвался через него в горло; при этом было ощущение, будто где-то в глубине уха возник маленький пузырек воздуха, который сейчас же принялся расти и, наконец, с силою лопнул. Невыносимый обруч, сжимавший, казалось, мой мозг, тут же разжался. В голове слышался странный шум, нервическая дрожь принизывала тело; оно гудело, как нога, которую, как принято говорить, отсидели. Вскрикнув, я попытался было приподняться на сиденье, но тут же снова упал, сраженный смертельною слабостью.

Оборотившись, маркиз взял меня за руку и заботливо спросил, не захворал ли я. В ответ из моих уст исторгся лишь тяжкий стон.

Мало-помалу воскрешение все же произошло, и срывающимся от слабости голосом я смог наконец поведать маркизу о моем внезапном недуге, а также о посягательстве на мои бумаги, случившемся во время его недолгого отсутствия.