Я брел в одиночестве, погруженный в свои мысли, и сам не заметил, как оказался на другой стороне двора и зашагал по тропинке, ведущей к церкви. Появляться здесь в неурочные часы одному, без сопровождения наставника, было строго‑настрого запрещено. Спохватившись, я хотел было повернуть обратно, но вдруг среди темных ветвей мелькнули детские фигуры. Страх быть застигнутым на месте не смог побороть моего любопытства. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что меня никто не преследует, я спрятался за деревом и перебежками, укрываясь за густыми кустами ивняка, подобрался к ним поближе.
Ведомые господином директором, мальчики двигались вереницей по направлению к церкви. Бледные, исхудавшие, обритые наголо – они казались бесплотными тенями. Я нисколько не сомневался, что вижу перед собой певцов особого хора. Как вы, наверное, догадались, отец, долгое время я подозревал, что особого хора на самом деле не существует, что он – измышление учителей, приманка для доверчивых детских умов. Но теперь я вынужден был признать, что ошибался. Особый хор стоял в двух шагах от меня, выделяясь белизной туник, в которые обрядил их господин директор, на фоне чернеющего леса. Мне показалось, что от них исходит едва уловимое бледное свечение, как от грибов‑гнилушек.
Я крался за ними до самой церкви, а когда они вошли внутрь, спрятался за стеклянными дверьми и прильнул к витражу. Сквозь стекло цвета темного граната я сумел разглядеть, как они один за другим поднялись по лестнице к органу, и потерял их из виду. А потом, отец, я услышал их голоса. Не стану скрывать: ничего подобного прежде я еще не слышал. Эти голоса звенели как хрустальные воды горных ручьев, наполняя пределы церкви звуками необычайной чистоты. Они звучали тонко, но в то же время были исполнены величия и удивительной нежности. Следовало признать, что при отборе певчих господин директор руководствовался не только собственной прихотью.
Я чуть подался вперед и вслушался, пытаясь определить, из чего же состоят их голоса, но у меня ничего не вышло. Я убедился, что голоса пусты. Именно так, святой отец, это божественное пение не таило в себе ничего, кроме пустоты. Вы не поверите, отец Стефан, но голоса особого хора являли собой абсолютное ничто! Я не мог разложить их на составляющие, потому что в них не было никаких субстанций. На мгновение мне показалось, что наконец я отыскал тот самый звук, которого недоставало в моей коллекции, но эта мысль сменилась другой, одинаково поразившей и ужаснувшей меня: их голоса были мертвы. Воистину, отец, так могла звучать только смерть.
Я был так ошеломлен своим открытием, что не заметил, как кто‑то подкрался ко мне со спины. Я обернулся и вздрогнул. На губах замер, но так и не сорвался крик: всего в двух метрах от меня стоял Красавчик Франц. Впервые я видел его при свете дня. Он был ужасен: под паклей сальных волос бугрился шишковатый череп, покрытое множеством шрамов и гнойных пятен лицо являло собой вершину человеческого безобразия. Правый глаз, лишенный века, казался в два раза больше, чем левый, будто Творец впотьмах ошибся и вставил горбуну глаз другого человека. И этим глазом он смотрел на меня так, будто я был его желанной добычей. Я замер на месте и почувствовал, как по всему телу разливается мертвенное бессилие.
С привычным урчанием он замахнулся гнилой тростью и начал охаживать меня по щиколоткам и почкам. Боль вывела меня из оцепенения. Я встрепенулся и бросился бежать по направлению к главному корпусу, Красавчик Франц припустил за мной. Несмотря на свой горб, он бежал с невероятной скоростью, но в конце концов я забежал за ограду и смешался с толпой учеников. Обернувшись, я убедился, что Красавчик Франц больше не преследует меня. Но каждой клеткой своего тела я ощущал на себе его взгляд, полный звериной злобы.
16
Ночью разразилась гроза. Ночной лес стонал и выл. Раскаты грома и всполохи молний прогнали сон, и в нашей комнате воцарился хаос. Все началось с того, что кто‑то украл у соседа подушку. Между ними завязалась драка, к ним присоединились еще двое, потом четверо, потом шестеро… Через несколько минут вся комната стояла на ушах, забыв о том, что где‑то неподалеку ходит Красавчик Франц. В воздухе, сотрясаемом ударами грома и детским гомоном, кружился белый пух.
Я поднялся с кровати, незаметно подкрался к Фридриху и ударил его подушкой, он ответил мне тем же. Мы начали драться, а потом упали и покатились по кровати. Я забрался к нему под одеяло. Его лицо оказалось совсем рядом. В этот миг я решил, что Фридрих будет моим, и поцеловал его. Да, отец, я поцеловал его прямо в губы. О нет, это был недружеский поцелуй: это был поцелуй подчинения, такого явного, что даже зов плоти отступал на задний план. Я задрал его ночную рубашку, сомкнул руки на его талии, и наши тела соединились в невидимом танце. Мы еще не достигли половой зрелости, но было очевидно, что до нее осталось недолго.
Читать дальше