– Да, – убеждал нас старожил, – если попадете в особый хор, считайте, что вытащили счастливый билет.
Я взглянул поверх кроватей: из темноты доносился шепот, босые ноги танцевали на ледяных камнях, как на раскаленных углях. Внезапно кто‑то шикнул:
– Осторожно! Кто‑то идет!
Одни в мгновение ока забрались под одеяло, другие попрятались где могли: за гардинами, под матрасами, в металлических шкафах. В дверях, держа в руке масляную лампу, возник горбун – отвратительный старик с бугристой, покрытой шрамами кожей. Он вошел, стуча костылем, с которого осыпались на пол комки свежей грязи. Прихрамывая, урча, словно голодный зверь, он поднял лампу над головой и пробежался глазами по кроватям. Внезапно горбун метнулся к металлическому шкафу, в котором прятался один из мальчиков, дернул за ручку и, схватив несчастного за ухо своими узловатыми пальцами, с нечеловеческой силой оторвал его от пола и швырнул на кровать, как мешок с зерном. Это был Красавчик Франц, ночной сторож, хранитель покоя Высшей школы певческого мастерства. Все ночи напролет, невзирая на дождь и снег, он бродил по школе, заглядывал в комнаты, пересчитывал спящих учеников, осматривал бесчисленные павильоны, заходил в уборные, чтобы прогнать крыс, питавшихся нашими испражнениями. Он был глухонемым: ничего не слышал и не мог произнести ни единого слова, изо рта вырывалось лишь невнятное хрюканье. Днем он не появлялся ни в школе, ни в спальных корпусах. Никто не знал, где он живет и где спит. Во всяком случае, не с поварами, не с прислугой, не с учителями. Лишь пару раз мы видели, как он выходит из апартаментов господина директора. Поговаривали, что он питается корнями, корой деревьев и грызунами. Кое‑кто, по слухам, видел, как он грыз стволы, пожирал живых крыс, заглатывал червей и пил воду из луж. Ходили слухи, что Франц в четырнадцать лет чуть было не сгорел заживо, но его спасли солдаты. После пожара он оглох и разучился говорить. «Он был нищим попрошайкой в церквях Южной Германии, – боязливо косясь по сторонам, шептал кто‑то из мальчиков. – Он подстерегал женщин, выходящих с исповеди, а потом шел за ними до самого дома, вымогая деньги и угрожая, что в противном случае разболтает всем то, что они рассказали священнику. Но это была ложь. Горбун не мог ничего услышать, ведь он глух как тетерев». «Нет, – возражал другой, – на самом деле он был королем воров где‑то во Франции. Богом клянусь, все воры и грабители платили ему отступные после каждого удачного преступления. Все деньги он спускал на продажных женщин, а те после одной‑единственной ночи, проведенной с ним, вешались или бросались с моста в реку, чтобы вырвать из памяти страдания, которые причинил им горбун». «Как бы не так, – перебивал его третий, – Красавчик Франц служил надзирателем в лепрозории, в каком‑то итальянском городишке. Он любил стрелять по прокаженным. Местные власти закрывали на все глаза, но однажды ночью он застрелил более тысячи человек, в том числе женщин и детей, и власти упекли его в тюрьму на три года: потому что одно дело – убивать прокаженных и совсем другое – детей». А еще говорили, что он работал уборщиком в борделе в России и прослыл у русских исчадием ада, торговал шелками на Востоке и, попавшись на неуплате налогов, был приговорен султаном к суровому наказанию – в течение десяти лет ежедневно получал десять ударов плетью. Якобы именно из‑за этого его кожа, уже обожженная пламенем, потрескалась и покрылась струпьями.
Если бы все, что о нем говорили, было чистой правдой, то этот человек, по крайней мере, семь раз умирал и воскресал из мертвых. Но судя по всему, во всех этих рассказах, как и во многих других, разлетавшихся гулким эхом в стенах школы, крупицы истины были обильно сдобрены самым невероятным и беззастенчивым враньем, на какое только способен детский разум. Ходил еще один слух: якобы Красавчик Франц приходится то ли сводным братом, то ли незаконнорожденным сыном самому господину директору. В эту небылицу свято верили даже самые закоренелые скептики. При одной мысли о том, что господин директор, истязавший учеников ради прекрасного, сам не смог породить ничего, кроме отвратительного монстра, детская душа трепетала от злорадства. Но о подлинной причине, по которой Красавчик Франц находился в школе, оставалось только догадываться. Кому как не вам, святой отец, знать, что причины, побуждающие людей действовать вопреки своему эстетическому чутью, едва ли поддаются разумному объяснению.
Читать дальше