Энн Райс - Лэшер

Она призналась, что разыграла со мной небольшую шутку, и все три ее подруги залились смехом — таким громким и радостным, что я думал, они никогда не остановятся.

Голова у меня пошла кругом. Внезапно женщины окружили меня и принялись теребить, повторяя на все лады:

— Святой отец, окажите нам милость, разденьтесь донага. Будьте так добры, останьтесь с нами, удостойте нас своего общества.

Блондинка, которая, как выяснилось, носила звучное имя Лукреция, заявила, что ей пришлось прибегнуть к ворожбе, чтобы меня заполучить. Но волноваться мне нечего, она вовсе не ведьма, так же как и подруги. Просто мужья их уехали за город на охоту, и сейчас они вольны делать все, что только вздумается.

Разумеется, я ни на минуту не поверил сказке про уехавших на охоту мужей. Догадаться об истинном положении вещей не составляло труда. Передо мной были проститутки, у которых выдался свободной денек, и я стал объектом их похоти.

— Мы рады, что нам выпала честь посвятить тебя в любовь, непорочное и невинное дитя, — сказала самая старшая из женщин, ничуть не уступавшая в красоте своим товаркам.

Жрицы любви повели меня в спальню, сняли с меня сандалии и рясу, а после принялись разоблачаться сами, резвясь, играя и издавая ликующие вопли. Обнаженные, точно нимфы, они плясали вокруг меня, распевая какие-то веселые напевы. Для них происходившее было всего лишь забавой. Они хотели немного поразвлечься, посмеяться над неопытностью и испугом молодого монаха, который, отрастив длинную бороду, в вопросах плоти оставался ребенком.

Однако, несмотря на всю свою неопытность, я ничуть не был испуган. В глубинах моего сознания жило воспоминание о временах, когда происходившее сейчас казалось самым естественным и обычным делом. В Садах Наслаждений, посреди дивных цветов и покрытых плодами деревьев, и мужчины, и женщины расхаживали обнаженными, предаваясь пляскам, играм и беззаботному веселью.

Но те блаженные времена миновали безвозвратно, пронеслось у меня в голове. Их поглотила тьма.

Так или иначе, мне пришлось уступить желанию этих женщин и сыграть роль сатира, которую они мне предназначили. Наконец мы все повалились на широченную кровать, причем все четыре нимфы осыпали меня ласками, я же, схватив грудь одной из них, припал к ней губами и принялся сосать так рьяно, что она закричала от боли. Остальные тем временем покрывали поцелуями мои плечи, спину, грудь и детородные органы.

В мгновение ока я вновь перенесся в королевский дворец в Лондоне. Я вновь лежал в объятиях матери и, испытывая пронзительное наслаждение, насыщался из ее груди. Тут мой мужской жезл превратился в боевое оружие, и я поочередно овладел всеми четырьмя нимфами, испуская при этом оглушительные вопли. Закончив с последней, я вновь принялся за первую.

Меж тем наступил вечер. В окно был виден кусочек темного неба, усыпанный звездами. Шум города постепенно стих.

Утомленный, я забылся крепким сном.

Во сне я вновь вернулся к матери. Но теперь она отнюдь не питала ко мне ненависти, не кричала от ужаса и отвращения, стоило ей взглянуть на меня. Она превратилась в тонкое длинное создание, подобное мне самому. Теперь она перестала походить на реальную женщину, но зато прониклась ко мне нежностью. Она беспрестанно гладила меня и ласкала, причем пальцы ее были чрезмерно длинны и тонки — в точности как мои. Неужели никто не видит, что я монстр, точное подобие своей матери? Неужели люди так слепы? Эти вопросы не давали мне покоя.

Я все глубже погружался в пучину видений. Меня окружал густой туман, и из этой непроглядной мглы доносились горькие рыдания и всхлипывания. Я видел смутные силуэты людей, которые в страхе метались туда-сюда. Там, во тьме, творилась кровавая бойня. «Талтос!» — раздался истошный крик. Стоило этому слову коснуться моих ушей, как я увидел старого крестьянина, которого некогда встретил в окрестностях Флоренции, и услышал его шепот: «Талтос!» Кувшин с молоком снова оказался передо мной.

Я проснулся, изнывая от жажды, по своей привычке сел на постели и огляделся по сторонам.

Все четыре женщины лежали неподвижно, однако глаза их были открыты. Стоило мне заметить это, мною овладел испуг — куда более сильный, чем в то мгновение, когда в обычной проститутке мне померещилось чудовище с лицом на затылке. Протянув руку, я принялся трясти блондинку, которая, казалось, не сводила с меня застывшего взгляда. Но как только рука моя коснулась окоченевшего плеча, страшная догадка пронзила мне душу. Женщина была мертва. Под ней натекла целая лужа крови. Все четверо умерли — те двое, что лежали на кровати, по обеим сторонам от меня, и те двое, что распростерлись на полу. Простыни насквозь пропитались кровью и источали зловоние.