Энн Райс - Скрипка

—Посмотри, каким маленьким кажется белый гробик Лили в калифорнийской могиле. Взгляни на него. И вспомни те времена, когда вы курили травку, пили пиво, читали вслух стихи, — битники, хиппи, реформаторы мира, родители ребенка, настолько очаровательного и необыкновенного, что, даже когда малышкой завладел рак, прохожие останавливались, чтобы высказать свое восхищение ее прекрасным маленьким круглым белым личиком», — говорила я себе и вновь сквозь время и пространство видела, как мужчины опускают крохотный гробик в ящик из красного дерева, стоящий в земляной дыре, но доски гвоздями не заколачивают.

Мать Льва плакала не переставая. А его отец, добросердечный мягкий техасец, зачерпнул и бросил в могилу пригоршню земли. Затем остальные последовали его примеру. Я прежде не знала такого обычая. А мой отец с торжественным видом наблюдал за церемонией. Что он думал в те мгновения? Что я получила наказание за свои грехи за то, что оставила своих сестер, вышла замуж за человека, исповедующего другую веру, и позволила собственной матери умереть без любви? Или его одолевали более тривиальные мысли? Лили не была его обожаемой внучкой. Их разделяли две тысячи миль, и он редко видел девочку до того времени, когда болезнь лишила ее длинных золотистых локонов и изуродовала отеками ее личико с мягкими щечками. Но не было на земле снадобья, способного потушить ее яркий, сияющий взгляд и лишить ее мужества.

Теперь уже не важно, кого любил и кого не любил мой отец!

Я повернулась в кровати, поглубже зарывшись в подушку и радуясь тому, что, даже полностью утопив левое ухо в пуху, я все еще слышала пение скрипки.Ты дома, дома, дома, и когда-нибудь они все вернутся домой. Что это означает? Совсем не обязательно оно должно что-то означать. Ты можешь просто прошептать это… Или спеть — вместе с его скрипкой спеть песню без слов. Начался дождь.Мое робкое спасибо.Начался дождь.

Прямо как по заказу он падает на старые доски террасы и на ржавеющую жестяную крышу над этой спальней; он плещется на широких подоконниках и просачивается сквозь щели.

А музыкант все играет и играет. У него атласные волосы и атласная скрипка. Он играет так, словно разматывает в воздухе золотую ленточку, такую тонкую, что она растворится в тумане, как только люди услышат, узнают и полюбят мелодию, способную на секунду благословить весь мир своей сияющей красотой.

«Как ты можешь, — спросила я себя, — лежать между двух миров? Между жизнью и смертью? Безумием и здравомыслием?»

Его музыка говорила: тихие, низкие, жадные звуки лились, а потом вдруг словно воспаряли. Я закрыла глаза. Теперь он заиграл потрясающий танец, живой, вызывающе пронзительный и абсолютно серьезный. Он играл так яростно, что я не сомневалась: сейчас обязательно кто-то придет. Люди считают такую музыку дьявольской.

Но дождь все продолжался, и никто не остановил музыканта. Никто не посмел.

Меня вдруг ошеломила одна мысль: я у себя дома, в безопасности, и дождь окутал завесой эту длинную восьмиугольную комнату, но я не одна: теперь у меня есть он.

Я громко шепчу ему что-то, хотя, конечно, его нет в комнате.

Но я могла бы поклясться, что он рассмеялся в ответ. Я услышала его смех. Музыка так не смеется. Музыка продолжала свой хриплый, идеально интонированный ход, словно стремясь довести до изнеможения и безумия группу танцоров на лугу. Но он рассмеялся.

Я начала засыпать — не тем глубоким, черным сном, порожденным больничными лекарствами, а настоящим сладостным сном. И музыка звучала все громче, захлестывая меня с головой, — словно музыкант простил меня.

Казалось, еще немного — и этот дождь, эта музыка меня убьют. Я была готова умереть — тихо, не протестуя. Но я всего лишь погрузилась в сон, в явственную иллюзию, которая словно поджидала меня.

И снова передо мною возникло то море, тот самый океан, чистый, синий, пенящийся, несущий к берегу с каждой волной танцующих призраков. Этот сон очаровывал своей ясностью. Он словно говорил: «Да, ты вовсе не спишь, ты действительно здесь!» Так всегда бывает в ясных снах. Ты все кружишь и кружишь и никак не можешь проснуться. А в голове одна мысль: не может быть, чтобы все это тебе привиделось.

Но пришлось отказаться от благостного морского бриза. Окно закрыто. Пришла пора.

Я увидела рассыпанные по серому ковру розы на длинных стеблях, каждый из которых на конце запечатан капсулой с водой, чтобы сохранить их свежими, — розы с темными мягкими лепестками. Послышались какие-то голоса, говорившие на непонятном языке, я должна была бы его узнать, но не узнала и подумала, что, наверное, этот язык специально придуман для моего сна. Ведь я наверняка вижу сон. Иначе и быть не может. И все-таки я была там, мое тело и душу словно куда-то перенесли, и кто-то внутри меня мне шептал: «Не верь, что это сон».