Виктор Точинов - Графские развалины

— Вег'нуться в г'ыночные отношения… — вздохнул Рубль. — Заманчиво, заманчиво… Увы, батенька, увы. Я неденоминиг'ован и сг'едством платежа послужить вам не смогу.

Карандаш не знал таких слов. Но понял, что ему опять отказали.

Рубль наморщил лысину и добро прищурился.

— Но дам вам совет, батенька. Тут недавно пг'олетал Доллаг'. Падал… Очевидно, на пол. Попг'обуйте договог'иться с ним…

— Спасибо, уважаемый Рубль. До свидания.

Доллара на полу Карандаш не нашёл. Наверное, тот снова поднялся. Доллар надолго не падает.

В стакан Карандаш не вернулся. Ну их, этих острых, что считают себя умными. Грустный и несчастный Карандаш лежал на полу. Пыльно и скучно, зато не дразнят.

Там его и нашла Танюшка. И тут же радостно прокричала эту новость:

— Я нашла карандаш!!!

— Это мой! Отдай! — восстал Сережка против наглого передела собственности.

Счастье — это быть кому-нибудь нужным, подумал Карандаш, когда с двух сторон в него вцепились четыре руки. И стал счастлив.

Он счастлив до сих пор. Вернее, они — две половинки карандаша. Никто не дразнит их тупыми, обе заточены. Обе при деле: пишут, чертят, рисуют, подчеркивают, ковыряют в ухе… Регулярно навещают Точилку. Правда, после каждого визита становятся короче. Скоро совсем кончатся. Тут и сказке конец.

Романный герой — если уж не получилось умереть с любимой женой в один день — просто обязан хранить верность усопшей супруге в течение хотя бы десятка глав после похорон. Закон жанра.

В романах писателя Кравцова действовали другие герои — да и сам он был другим. Нельзя любить мёртвых, и невозможно изменить мёртвым, — можно лишь хранить о них светлую память. По крайней мере, Кравцов считал всегда именно так.

Короче говоря, новая женщина в жизни Кравцова появилась через два месяца после гибели Ларисы. Появилась и быстро исчезла. Потом появилась вторая, третья — и тоже не задержались. После расставания с четвертой он понял — да, мёртвых любить нельзя. Но попасть в ситуацию, когда заменить тебе ушедшую любимую никто не может, — вполне реально. Что, собственно, с ним и произошло.

Не то чтобы у него так уж свербело уложить кого-то в неостывшую супружескую постель… Нет, скорее хотелось заполнить хоть чем-то огромную зияющую дыру, появившуюся в его жизни. Чтобы самому не свалиться туда…

К пятой своей попытке — произошла она совсем недавно, месяц назад — он подходил аккуратнейшим противоторпедным зигзагом. Не хотел, если что не сложится, портить жизнь хорошей девчонке.

Но казалось — на этот раз сложится всё. Во-первых, была Жанна умной женщиной, а с дурами, на какие бы чудеса они ни оказались способны в постели, у Кравцова дольше недели романы не затягивались. Во-вторых — общность профессиональных интересов. Она занималась всем понемногу — переводила с английского, редактировала, писала критические статьи, — и всё вполне успешно… Пробовала силы и в беллетристике — здесь результаты оказывались немного хуже, самостоятельно выстроить сюжет у Жанны не получалось, но в соавторстве была способна сработать неплохую вещь. Чем не подруга жизни для писателя? Наконец, в-третьих, Кравцов считал, что разница в возрасте у них идеальная для супружеской пары: ему тридцать три, ей двадцать шесть. Все шло своим чередом, ни он, ни она не торопили события, но и не медлили, и казалось…

Потом рухнуло всё.

Это случилось в тот вечер, когда Жанна впервые пришла к нему. Речь не шла о надуманном предлоге, и о настойчивых уговорах, и о не менее настойчивом псевдосопротивлении, и о словно бы вынужденной капитуляции, и о первом торопливом акте в полураздетом состоянии… — просто два взрослых человека по обоюдному согласию решили перевести свои отношения в новую плоскость.

Она приняла душ и направилась в спальню, он зашёл в ванную вторым, когда вышел — Жанна уже лежала на кровати, не погасив свет, совершенно обнажённая, никакого суперэротичного белья на ней не было… Лежала на боку, опираясь на один локоть. Наверное, Жанна считала эту позу самой выгодной для одновременной демонстрации и груди, и бедер, — и обоснованно, грудь и бедра оказались у неё действительно прекрасные, но…

Потом Кравцову казалось, что всё у них хрустнуло и пошло мелкими трещинками как раз в ту секунду — когда он увидел на её бедре прыщик. Обычный прыщик — небольшая красная припухлость и вовсе уж крохотная белая головка, ерунда, мелочь, через два дня пройдёт без следа… Но именно тогда всё кончилось, не начавшись. А может, тот злосчастный прыщик был ни при чем, просто взгляд на него совпал с моментом, когда Кравцов осознал окончательно: если всё пойдет, как идет, эта женщина часто будет лежать здесь и в этой позе. А Лариса — не будет никогда. Даже призрачная, даже сотканная его воображением из разрозненных нитей воспоминаний — не будет. Потому что призраку женщины нет места рядом с другой женщиной, живой и реальной…