Виктор Точинов - Графские развалины

— Новые русские подселяются? — кивнул Кравцов на колоритный, под замок стилизованный особнячок поодаль от дороги.

— Нет, — сказал Паша сухо и неприязненно. — Не новые русские. В основном старые цыгане…

— Хорошо живут «люди нездешние»… — удивился Кравцов.

— Да самые здешние, коренные… — поморщился Козырь. — Вырицкие цыгане сюда перебрались, с Александровки некоторые… А «нездешние» — это таджики-люли. Те действительно бедствуют. Стоял их табор года два назад не так далеко. Знаешь, перед Царским Селом, если от Питера электричкой ехать, — платформа «21-й километр»? Вот там и стояли, где вдоль железки два ряда тополей растут — полоса снегозащитная. Натянули между ними веревки, стенки навесили, крыши, — из выброшенной пленки парниковой, тряпья разного… Нищета страшная, дети почти все больные, грязь, антисанитария…

— И что потом? — заинтересовался Кравцов. — Вселили их куда-нибудь?

— Как же… Подъехали как-то ночью три джипа да микроавтобус с ребятами стрижеными, проорали в мегафон: «Съебывайте, пять минут на сборы!» Потом пальбу начали. Из помповушек. Сначала-то пластиковой картечью… Но у цыган — у молодых — тоже пара-другая стволов имелась… В общем, форменная битва народов при Лейпциге получилась.

— А милиция что?

— Присутствовала, а как же… Едва цыгане свои дедовские пушки вытащили — саданули менты по ним из табельного на поражение. В общем, откочевал тот табор в неизвестном направлении, вместе с ранеными и убитыми. Лишь веревки между тополей остались да пара тряпок забытых.

— Зачем всё это? И за что?

— Ну как же… Подворовывали по окрестностям, понятное дело. Пойдешь воровать, когда дети с голоду дохнут, куда денешься. А совсем неподалеку, на 21-м километре, поселок новорусский отгрохали — зачем им такие соседи. Ну и…

— А ты себя новороссом не считаешь? — спросил вдруг Кравцов.

— Какой же я «новый»? — искренне удивился Паша. — Здесь и отец мой, и деды, и прадеды жили — и когда-то вполне справными хозяевами были, едва от раскулачивания спаслись… Просто всё и всегда на круги своя возвращается, только и всего.

Кравцов в очередной раз удивился — теперь уже не так сильно. «Битва народов», «на круги своя»… Всё меняется, и Пашка-Козырь тоже.

— А это что? — спросил Кравцов. Они с Пашей почти закончили ностальгический вояж и возвращались обратно, к «Графской Славянке». Но когда полчаса назад ехали к дальнему концу Спасовки — водную гладь, сейчас привлекшую его внимание, Кравцов не заметил.

Пятнадцать лет назад небольшого, почти идеально круглого озера не было . В этом Кравцов не сомневался. Мальчишками они обследовали все до единого местные водоемы.

— Озеро-то? Кстати, это действительно интересно… Давай подъедем… — Паша свернул с шоссе на грунтовую дорожку — она и ей подобные, разделявшие подворья и уходившие в сторону полей, издавна именовались спасовцами «прогонами».

Озеро и вправду оказалось любопытным. Даже не столько само оно — достаточно заурядное, не более четырехсот метров в диаметре, разве что берега слишком ровные — ни бухточки, ни заливчика, ни зарослей камыша. Но больше привлекала внимание окружавшая озерцо почти по урезу воды сплошная ограда из подернутой ржавчиной металлической сетки. По верху ограды змеилась колючая проволока — тоже ржавая. Фортецию украшали многочисленные плакаты: «ЛОВИТЬ РЫБУ ЗАПРЕЩЕНО!», «КУПАТЬСЯ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО!», «ПОДХОДИТЬ К ВОДЕ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!» И еще что-то, полустершимся мелким шрифтом, — про штрафы и прочие санкции.

— И что всё это значит? — спросил Кравцов, выйдя из «сааба».

— Природная аномалия, осложненная катаклизмом, — сказал Пашка, тоже выйдя из машины и закуривая. Кравцов отметил, что это первая сигарета почти за четыре часа, причем «суперлайтовая» — это у Козыря-то, в оные времена не выпускавшего из зубов то «Приму», то «Беломор»…

— И что у вас тут стряслось?

— Кастровый провал. Ухнуло в одночасье.

— Тут ведь вроде дом стоял какой-то…

— Дед Яков жил. Всё подворье затонуло. Кое-что, правда, всплыло — доски, бревна… Сам-то дед к тому времени умер, внук его все унаследовал, из городских. Да не долго владел. Ученые, кстати, говорят: для наших мест — уникальный случай. Якобы под кембрийскими глинами не может быть больших полостей — в теории. Наш водоемчик — на такой почве — единственный в Европе, между прочим. Вроде в Америке есть еще два похожих — и всё.

— Отчего же этот забор? Почему интуристы не роятся, фотоаппаратами не щелкают?