Виктор Точинов - Графские развалины

Кравцов сразу понял, что это, и зачем к нему попало, и что с этим надо сделать… Мгновенное озарение не пришло откуда-то извне. Он всего лишь вспомнил похожую ситуацию в одном из своих романов.

Правда, там фигурировал меч… — подумал Кравцов, открывая лезвие маленького перочинного ножичка, через пятнадцать лет нашедшего владельца. Ну да ладно, не в размере клинка дело…

На совесть заточенное лезвие полоснуло по ладони почти без боли. Края ранки разошлись, крови в первые секунды не было, потом порез набух мельчайшими капельками, они увеличивались, сливались…

Красный шарик разбился о мертвые губы, второй, третий, — они шевельнулись и порозовели; глаза открылись, вполне обычные — удивленные и испуганные, и в следующую секунду Кравцов ощутил вкус собственной крови, и почувствовал, что целует живую девушку, и мгновение спустя она ответила, горячо, жадно, страстно, и всё, разделявшее их, рухнуло, а всё окружавшее их исчезло, во всём мироздании остались лишь двое, неудержимо стремящиеся друг к другу… Он вошел в нее, и почувствовал упругую жаркую преграду, на миг остановившую его движение, влажно стиснувшую, и сокрушил её одним ударом — возможно, излишне сильным и резким, словно направленным в невидимого врага; она не сдержала крик и содрогнулась всем телом, и голая, мягкая, упругая, живая земля, на которой они лежали, пришла в резонанс с судорожным движением Ады — раскачивалась и колебалась сильней, сильней, сильней…

Когда они поднялись на ноги, вокруг росла трава. На небе сияли звезды и месяц. Запах свежей земли исчез — одуряюще пахло июньским цветущим разнотравьем. Неподалеку — рукой подать — высились старые липы кладбища. Наверху, на Поповой горе, виднелся силуэт графских развалин, как будто вырезанный из черной бумаги.

— По-моему, это называется амнезия, — сказала Ада. — Я ничего не могу вспомнить…

— С какого момента? — заинтересовался Кравцов. В его памяти вся ночная эпопея стояла зримо и ярко. — Как исчезла тропинка, еще помнишь?

— Да нет, не об этом… — досадливо махнула рукой Ада. — О той бронзовой штуке, подожди… было же у нее специальное название, какой-то греческий термин…

— Пентагонон, — подсказал Кравцов.

— Да-да, точно… Я прочитала кучу книг — старых, порой рукописных, выискивая упоминания: кто, где, когда и для чего использовал такие штуки… А теперь ничего не вспомнить. Остались какие-то смутные обрывки: помню, например, что эту пента… э-э… пентаграмму можно как-то активизировать — или наоборот, дезактивировать — при помощи свечей… Но как именно — хоть убей, не помню…

Кравцов покачал головой. Интересная амнезия… Слово «дезактивировать» Ада вставляет в речь без запинки, а термин «пентагонон» спустя минуту вновь забыла.

Он спросил:

— Может, остались какие-то записи, конспекты? После сегодняшней находки в твоей квартире совсем не хочется разбираться с пентагононом «методом тыка».

Аделина удивилась совершенно искренне:

— Находка? Какая? Мы ведь не заходили… Сразу сюда поехали…

Кравцов только вздохнул. И не стал ничего рассказывать.

Ночь заканчивалась. Светлая полоса на востоке ширилась, набухала. Вот-вот должны были появиться первые лучи солнца. Но здесь, внизу, между стен графских развалин, еще таилась тьма. Никаких следов пентагонона во дворце не обнаружилось. И ничего другого, хоть сколько-нибудь подозрительного, тоже не нашлось. Мирные романтичные руины…

Кравцову хотелось верить, что он ошибся, что проклятая бронзовая штуковина канула навсегда, что всё закончилось на Чёртовой Плешке и никогда не повторится… Но он не верил. Ничьи бывают лишь в придуманных людьми играх…

Аделина подошла к обрушенной внутренней стене, коснулась её торцевой части, посмотрела наверх — надписи там были особенно густы. Именно здесь пролегал один из главных маршрутов юных стенолазов.

— Кажется, я потеряла сегодня еще кое-что, кроме девичьей чести и изрядного пласта памяти, — сообщила Ада. Ни малейшей печали от обнаруженной очередной утраты в голосе не прозвучало. — Напрочь исчез страх высоты. Раньше я и представить не могла, что по такому можно залезть, сразу дурно делалось… А сейчас…

Последние слова она произнесла, уже повернувшись спиной к Кравцову. Произнесла — и стала взбираться наверх ловкими, уверенными движениями, цепляясь за выступающие кирпичи.

— Не стоит! Слезай! — попытался остановить её Кравцов. — Всё на честном слове держится…