Виктор Точинов - Графские развалины

Алекс был убежден, что эти рассуждения принадлежат ему . И смутные намерения — как использовать «Силу и Слово» — тоже его . К тому же он уверился, что голос способен контролировать действия, но никак не мысли. А еще — продолжал чувствовать себя всё тем же Александром Шляпниковым, ни на йоту не изменившимся… Хотя прежний Алекс первым делом постарался бы выяснить: а что же такое или кто такой скрывается за загадочным голосом?

Новому Алексу подобные вопросы в голову не приходили…

Он сидел, поглядывая то на дверь подъезда, то на маленький кулон на цепочке, зажатый в руке.

За дверью полчаса назад скрылся старый знакомец Алекса, некий Карлссон, — вор-домушник, в очередной раз освободившийся полгода назад и с тех пор активно прилагающий усилия к тому, чтобы отбыть из этого неуютного и враждебного ему мира хорошо знакомым маршрутом: СИЗО — суд — пересылка — зона.

Кулон в форме золотистого пятиугольника Алекс обнаружил на своей шее утром — и не стал озадачиваться его происхождением. Висит — значит так надо. Тем более что скоро стало ясно, зачем нужна эта вещица.

…Цепочка дернулась, когда Алекс в очередной раз взглянул на подъезд — сомнения оставались: Карлссон, поразмыслив в одиночестве, мог плюнуть на странный заказ, или замки могли не поддаться его усилиям. Цепочка дернулась несильно — как леска, на другом конце которой засеклась не крупная рыба. Алекс торопливо перевел взгляд на кулон. Тот тихонько покачивался, и амплитуда колебаний уменьшалась. Потом цепочка резко дернулась, больно врезавшись в палец. Крохотный пятиугольник зазвенел камертонно-чистым звуком.

Пора!

Алекс выскочил из машины. Вбежал в подъезд. Не обращая внимания на лифт, взлетел на четвертый этаж. Кулон, зажатый в руке, никак себя не проявлял.

…Дверь, деревянной лишь казавшаяся, оказалась приоткрытой, хотя и не имела явных следов взлома. Но замки не устояли-таки перед умельцем Карлссоном. Алекс сделал шаг внутрь, постоял у порога, внимательно прислушиваясь.

Ничего.

Мертвая тишина.

Карлссон не подавал признаков жизни — и Алекс догадывался о причине. Медленно и осторожно он пересёк прихожую.

Дом — снаружи — Алекс хорошо знал, но дальше дверей подъезда его никогда не приглашали. В свое время он был готов многое отдать, чтобы оказаться здесь, причём в спальне… Но сейчас его интересовала не спальня, — но дверь в дальнем конце вытянутой прихожей. Похоже, с нею «в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил» долго не церемонился — вскрыл фомкой, быстро и грубо. И зашёл в комнату, следуя инструкции Алекса. А если не зашёл? А если именно тут его и одолели сомнения: не бросить ли дурно пахнущее дело?

Алекс стоял у двери, не решаясь сделать последний шаг. Если он ошибется, ошибка станет самой большой в его жизни. И последней…

Да нет же, успокаивал он себя, недаром ведь звенел кулон…

Наконец Алекс набрал полную грудь воздуха и нырнул в дальнюю комнату, словно в обжигающую ледяную воду. И через секунду скорчился в жестоких рвотных конвульсиях. Желудок был пуст — последней трапезой Алекса стал вчерашний завтрак. Наружу вылетали редкие капли, оставляя во рту омерзительный вкус.

Затем бунт желудка выдохся. Алекс, стараясь не смотреть на то, что осталось от Карлссона, взвалил на плечо ослепительно сверкающую бронзовую конструкцию и поспешил к выходу…

В чуланчике лежали перевязанные в большие неаккуратные пачки всевозможные книжки, большей частью без обложек, — трофеи давних трудов Славика на ниве сбора макулатуры. Он тогда чувствовал, что из некоторых книжек делать картон нельзя,, и тащил домой всё, что представляло или могло представлять хоть какой-то интерес… Ради этих пачек он и приехал на дачу.

…Если судьба решит потрепать кому нервы, то делает она это неторопливо и методично, обстоятельно, со вкусом. Искомая книжица лежала, понятное дело, в самом низу последней из развязанных Славиком пачек. Но если от двери чуланчика она была самая дальняя, то к входу во временное жилище мышей-полёвок, решивших перезимовать на дармовщинкуу Славика, — самая ближняя.

И неграмотные грызуны без малейших угрызений совести пустили на утепление апартаментов изданную в начале века библиографическую редкость…

Славик посмотрел на кучу обрывков (или огрызков?), в которые превратилась добрая треть старого труда по прикладной магии, и ему стало жаль и себя, и не пойми зачем потраченный выходной…