Эдвард Кэри - Заклятие дома с химерами

Он достал с полки глиняную трубку, и мы стали ее курить, передавая друг другу.

— Мне нравится смоговать, — сказала я.

— Мне тоже, — ответил он. — Мне по душе хороший смог.

— Это великолепно.

— Воистину.

— Слишком хорошо.

— Значит, нам обоим сейчас хорошо. Теперь ты можешь сказать мне?

— Сказать что?

— Ну… можешь ли ты сказать мне… не хотела бы ты сказать… рассказать своими словами… о себе. Я хотел бы узнать. У нас все еще есть время, целая ночь.

Я должна была сказать ему о том, что произошло внизу. Но я не могла — еще нет. Он сидел так близко от меня, и я не возражала. Мы передавали трубку друг другу, и нам было так хорошо, настолько хорошо, что я не хотела останавливаться. Что он сделает, думала я, что он сделает, когда я скажу ему? Он ведь меня не выдаст? Эти Айрмонгеры так щепетильны в вопросах собственности, но все же я не думаю, что он меня выдаст. Он сидел рядом со мной, и его голова почти касалась моей. Он мне действительно нравился. Нравился по-своему. Если бы все сложилось по-другому, если бы это был не Дом, а, скажем, пансион, мы могли бы проводить много времени вместе. Тогда я подумала: а почему бы и нет? И начала говорить. Мы продолжали смоговать, передавая трубку друг другу, пока я рассказывала ему обо всем. Самым важным было то, как нам начать, как, если можно так выразиться, заложить первый камень.

Я рассказала ему о сиротском приюте и той, другой, рыжей девчонке, задире, о доме, в котором я жила раньше, о семьях, обитавших на его этажах, о том, что я вместе с отцом и матерью жила в цоколе, о том, что мать стирала одежду, а отец служил портье. После этого я поведала ему о болезни и о том, что поначалу больными казались предметы, а после них стали заболевать и люди, о том, что везде стали закрываться двери и подъезды, и о том, что в один несчастливый день, когда я пришла из школы, мои мать и отец «вроде как остановились».

— Они опредметились, — сказала я неуверенно. — Застыли и перестали быть собой.

— Мне об этом никогда не рассказывали! — вздохнул Клод. — Даже слухи не доходили!

Мы некоторое время помолчали, после чего он тихо сказал:

— Значит, у тебя нет родителей, как и у меня.

— Но ведь у тебя есть все эти кузены и кузины, тетушки и дядюшки.

— Я вполне мог бы прожить и без них, не считая Туммиса, — сказал он. — Люси, я знаю о Лондоне, хотя никогда его не видел. Монумент. Слон и замок. Линкольнс-Инн-Филдс. Треднидл-стрит! Стрэнд! Хай-Холборн!

— Ты их когда-нибудь видел?

— Перекресток семи солнечных часов! Уайтчепел! Кровавая башня! Харли-стрит!

— Что все это доказывает?

— Вот что я знаю. «Швейные машины Уайта» расположены по адресу: Холборнский виадук, 48. «Чернильные порошки Хорла» — на Фаррингдонской дороге, 11. «Театральное ателье У. Уоллера» — на Тэбернейкл-стрит, 84 / Финсбери-сквер, 86. «Бульоны из говяжьих костей “Компании Либиха”» — на Фенчерч-авеню, 9. Все это и есть Лондон.

— Но это лишь слова, сказанные так, словно они ничего не значат.

— «Заварной крем-концентрат Берда, никаких яиц, продается везде»!

— Достаточно.

— Еще? Есть еще, гораздо больше. «Пилюли Бичема от нервов и мигреней, всего одна гинея за упаковку».

— Ладно, ладно.

Мы еще посмоговали в тишине.

— Люси Пеннант, — спросил он, — ты знаешь что-нибудь о моей тетушке Розамути?

— Пару раз о ней слышала, — сказала я, краснея.

— Ну, видишь ли… Как бы это сказать, моя тетушка Розамуть… Ну, она… Нет, не так. Я не слишком люблю тетушку Розамуть. Да, но как бы начать… Когда мы, Айрмонгеры из Дома-на-Свалке, рождаемся на свет, нам — каждому из нас — что-то дарят… что-то, что мы всегда должны носить с собой… Нет, опять не так. Я начну сначала. Люси?

— Да, что?

— Люси!

— Да?

— Веди себя очень тихо. За диван, быстро!

И вновь я ничего не услышала, но Клод прижал ладони к ушам и смертельно побледнел. И вновь он оказался прав. Задолго, задолго до того, как я это услышала, он понял: что-то приближается. Это что-то казалось очень большим, и ужасный грохот предшествовал ему. Казалось, он сотрясал всю комнату. Махина все приближалась и приближалась, пока не затряслось все вокруг. Помещение наполнил ужасный запах газа. Клод был в такой панике, что, казалось, вот-вот закричит. Я притянула его к себе и зажала ему рот. Но вскоре громыхание стало удаляться, становясь все тише и тише. Тогда я отпустила Клода. Он огляделся. На его лице читался неподдельный ужас.

— Что это было? — спросила я.

— Это был… — сказал он слабым голосом. — Это был кто-то, несущий что-то очень громкое по имени Роберт Баррингтон.