Эдвард Кэри - Заклятие дома с химерами

— Беги, Клод, и веди себя хорошо. Сегодня не время для твоих выходок, у нас и так голова кругом.

Весь обратный путь до своей комнаты я проделал бегом, обходя главные коридоры, которые были переполнены Айрмонгерами. Я не желал слушать колкости и гиканье, не хотел, чтобы с меня стянули всю одежду и стали подбрасывать ее в воздух, — хотел избежать всего того, что обычно происходит после Сидения. Я не стану ужинать этим вечером, у меня есть банка раздавленного слоеного печенья. Я не выйду до самого утра, когда мое Сидение уже не будет такой новостью и их энтузиазм по его поводу уменьшится. Я пришел домой незадолго до того, как поезд вернулся из Лондона.

Мои две комнаты были не очень большими, но зато полностью моими. Всецело клодовскими и немного замусоренными. Да, возможно, они не были самыми чистыми из всех Айрмонгеровских комнат — в конце концов, у меня не было родителей, которые следили бы за мной, устанавливали для меня правила и смотрели, как я расту в соответствии с их представлениями о том, как должен расти Айрмонгер. Не было у меня и братьев или сестер, у которых я мог бы красть и которые крали бы у меня, в дела которых я бы лез и с которыми болтал и имел общие интересы. Я Клод, и это мое царство. Оно не очень большое и не слишком роскошное, но именно в этом хлеву я погружаюсь в мир снов.

Я бы никогда не стриг волосы и ногти, ел бы то, что хотел, вставал поздно и бродил среди своего мусора, если бы не камердинер, который, впрочем, был всего лишь Айрмонгером-слугой, поэтому о нем можно было особо не задумываться. Он наведывался раз в неделю и проветривал мое жилище. Мне приходилось все хорошенько прятать, потому что у него был невероятно острый нюх. В такие дни меня отправляли в стирку. Там меня скоблили, терли, мыли горячей водой и поливали духами. Мои волосы снова становились послушными, а сам я — чистым. До следующей недели, на протяжении которой я мог так пачкаться, покрываться жиром, пятнаться и валяться в грязи, как только хотел. Но все, что я прятал не слишком хорошо, в этот день пропадало. Айрмонгер-камердинер не говорил об этих предметах, он просто забирал их, после чего они исчезали навсегда. Иногда, желая почувствовать еще большую независимость и самость, я мог раскурить глиняную трубку или даже затянуться найденной сигариллой. В крайнем случае я мог сделать самокрутку из газетных обрезков и пыли. Если за этим делом меня заставал камердинер, он напоминал, что это запрещено, после чего приходил Бриггс и с извинениями, но довольно сильно таскал меня за ухо и бил по рукам. После чего я двенадцать раз должен был сказать «Привет, Мурри». Мурри был одним очень хорошим Айрмонгером, настоящим гением в вопросе поисков. Он погиб от взрыва метана, когда закурил на Свалке толстую сигару. НЕТУ БЕНИ (Так мы с Туммисом произносили nota bene [5] Обрати внимание (лат.). (Примеч. ред.) ): курить на Свалке строжайше воспрещается.

Но во всех прочих случаях я оставался наедине со своей вонью.

Той ночью, когда прозвонили отбой и в коридоре все стихло, не считая пожарного ведра по имени Сирил Пеннингтон, чей шум был постоянным, я отправился к Виктории Холлест.

Я уже почти добрался до гостиной, когда услышал бормотание, доносившееся из учительской. Заглянув туда, я увидел какую-то служанку, занятую ночной уборкой. В этом не было ничего интересного, а мне не слишком хотелось тратить время на слуг, хотя я и предпочел бы, чтобы они были менее заметными. Я уже собирался уйти, когда услышал, что с этой что-то не то. Я думал, что Айрмонгеры-слуги никогда не издают звуков, но эта их издавала. Служанка определенно что-то говорила, хотя ее рот не открывался. Почему она издает звуки? Что она говорит? Пока я прислушивался к ее словам, Айрмонгер-служанка, которая, как я теперь заметил, была юной и рыжеволосой под чепчиком, подошла ко мне с безумным выражением на лице и огрела меня по голове своим совком для угля.

Из медицинского журнала доктора Аливера Айрмонгера

Среда, 9 ноября 1875

Пациентка Розамуть Пурлер Айрмонгер, возраст 57 лет, тяжелое недомогание. Желтизна в глазах. Любое положение вызывает дискомфорт. Пациентка говорит о болях во всем теле. Она все время пытается что-то нащупать, но, какие бы предметы ей ни давали, ее это не успокаивает. Я клал перед ней другие медные дверные ручки, но это лишь приводило ее в еще больший ужас. Она считает, что скоро во что-то превратится. Ее не успокаивает ничего, кроме лекарств.