Стивен Волк - Готика

Он всхлипнул и вновь протянул свою раненную руку к острию. На этот раз он почувствовал железо очень глубоко. Боль пронзила его тело . Отец! Прости им, ибо они не ведают, что творят!

Но металл был очень холодный и жесткий, а плоть мягкой и слабой. Рана увеличивалась.

Гвоздь тиранил плоть Полидори. Доктор ритмично углублял рану. Струйки уже достигли запястья и стекали по руке вдоль синих вен.

Острие продолжало методично рвать мякоть с ладони с неослабевающей силой. Глубже, глубже, глубже.

Байрон внезапно остановился.

Полидори замер, вслушиваясь в неожиданную тишину. Почти беззвучный стон сорвался с губ доктора.

Тень медленно оторвалась от кровати.

Байрон стоял рядом с Клер, поправляя испачканную кровью материю на ее губах. Кровь придала ее устам, до сих пор совсем бледным, нежный оттенок раскрывающейся розы. Но она не очнулась, не вышла из состояния транса.

Полидори откинулся на подушки. Наконец-то он получил долгожданный оргазм. Он жалобно плакал. Он смотрел на свою рану и плакал. Боль стала тупой, совершенно незначительной. Но рука онемела, словно ее вовсе не было. Как будто ее ампутировали. Рука Сатаны. Но рана, зияющая в его израненной душе была гораздо глубже и болела несравненно сильнее. Он хотел, чтобы ему вырвали язык, все еще умоляющий Байрона… Ему хотелось, чтобы его четвертовали… И если тебя соблазняет твоя правая рука, вырви ее. Ибо лучше, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело.

Теперь он смотрел на распятие и просил об отпущении грехов. Рядом стоял его Всемогущий Отец, тень от которого падала на кровать Полидори, его душе суждено было гореть на вечном огне за грехи.

И фигура приблизилась к нему, свеча погасла, распятия больше не было.

Он всхлипнул. Ну что ж, пусть будет темнота. И была темнота.

— Клер, — бормотал Шелли, когда я вела его, закутанного в полотенце, по коридорам в поисках центральной лестницы. Его слова, за исключением время от времени упоминаемого имени сестры, были совершенно неразборчивы и иногда напоминали иностранный язык. Казалась, что буря победила его рассудок. Глаза его светились безумным светом, как у античного мореплавателя, который посмел отправиться в края таинственные, туда, где не ступала нога смертного. И даже сверх того, работа его больного воображения мучила его видениями, сравнимыми с тем, что видел Синдбад Мореход. Внезапно он опустился на четвереньки, я проделала то же самое.

— Просто дождевая вода.

Он провел рукой по ковру и почувствовал липкость. Дождевая вода? Дождевая вода не блестит… Он потер свои скользкие пальцы и стал ползти к тому месту, откуда исходил наиболее сильный запах. Он подполз к лестнице, которая вела к лифту.

— Это остатки пищи или еще что-нибудь. Гниющие листья, влажность.

— Нет, не влажность… Разложение!

Из люка наверху послышалось царапанье. Мгновенный звук, затем тишина, в тот момент Шелли всунул голову в люк и посмотрел пристально в темноту. Вновь послышался тот же самый звук, точно кошка точила когти о дерево. Затем хлопанье крыльев, в темноте ничего не было видно… Я подумала о птенчике, попавшем в западню.

— Птица.

— Она должно быть запуталась. Боже, она не может выбраться.

Она прыгала, шуршала перьями где-то в темноте. Я представила белоснежного голубя, застрявшего между бревнами, истекающего кровью.

— Пойди и спаси ее! Пожалуйста.

— Мэри…

— Спаси ее!

— Она не ждет спасения.

— Помоги ей!

— Там все в порядке!

— Я не могу вынести этот шум!

— Я ничего не могу поделать!

— Ты не можешь ее оставить умирать! Ты хочешь, чтобы она УМЕРЛА ! Спаси ее!

— Если она захочет, спасет себя сама!

— Тогда убей ее! Что-нибудь сделай! Что-нибудь! Я не могу вынести этот ужасный шум и боль! Я не могу!

Шелли стал карабкаться по лестнице, когда вдруг вспышка молнии озарила пространство. Он вцепился в лестницу. Я пронзительно вскрикнула. Он мигом спустился вниз, тяжело дыша. Все было тихо.

— Мэри… Мэй, послушай… — он бормотал мне на ухо. — Я видел это. То лицо в окне. Я видел…

Я замерла, закрыла глаза.

— Кто-то. Или что-то. Там, в темноте, ждет, пока кто-нибудь из нас один…

Я застонала.

Внезапная мысль поразила Шелли, и он побежал по коридору.

— Клер! Мы…

— Да, иди к Клер, Клер, Клер.

— Она твоя сестра, а не моя.

— Что тогда тебе до нее?

— Она мой друг, и я беспокоюсь за нее! Это что — преступление?

— Вы всегда были близки…

— У меня не было выбора! Она не оставляла нас одних с тех пор, как мы встретились! Даже на наших свиданиях.