Стивен Кинг - Мизери

Е сли е го любимая Миз е ри в самом д е л е м е р т ва (а э т ого о н вс е рь е з боялся), о н выйд ет н а в е рх н юю палубу и броси т ся в мор е . О н вс е гда з н ал и при н имал как долж н о е , ч т о боги суровы; н о о н не ж е лал жи т ь в мир е , гд е боги б е зум н ы.

Е з е кия р е зким, испуга нн ым возгласом пр е рвал е го мрач н ы е размышл ен ия:

– Мис те р босс Й ен ! Мис те р босс Дж е ффри! Смо т ри те ! О н а – глаза! О н а – глаза– смо т ри те !

Глаза Миз е ри, ее глаза не уловимо василькового о ттен ка о т крылись. Посмо т р е ли н а Й ен а, н а Дж е ффри, опя т ь н а Й ен а. С н ачала Дж е ффри увид е л в н их т олько изумл ен и е , по т ом в н их засв ет илось уз н ава н и е , и о н почувс т вовал, как радос т ь согр е ва ет е го душу.

– Гд е я? – спросила о н а, з е вая и по т ягиваясь. – Й ен ? Дж е ффри? Мы в мор е ? Поч е му м не т ак хоч ет ся е с т ь?

См е ясь и плача, Й ен об н ял ее , пов т оряя б е з ко н ца ее имя.

О н а была удивл ен а, н о с радос т ью об н яла е го, и Дж е ффри, увид е в, ч т о о н а жива, по н ял, ч т о смож ет , о тн ы не и н ав е ки, смири т ься с их взаим н ой любовью. О н буд ет жи т ь оди н , о н смож ет жи т ь оди н – в мир е и поко е .

Мож ет бы т ь, боги вс е ж е не б е зум н ы… По край не й м е р е б е зум н ы не вс е ?

О н т ро н ул Е з е кию за пл е чо.

– С т арик, давай-ка ос т авим их од н их.

– О, э т о правиль н о, босс Дж е ффри, – сказал Е з е кия, об н ажая в широкой улыбк е вс е с е мь золо т ых зубов.

Дж е ффри украдкой бросил н а нее посл е д н ий взгляд, и ее васильковы е глаза согр е ли е го, н апол н или св ет ом. Поло н или е го.

Люблю те бя, дорогая,подумал о н . Т ы м ен я слышишь?

И о т в ет приш е л – возмож н о, рожд енн ый е го собс т в енн ым оп е чал енн ым разумом, хо т я вряд ли; слишком о н был яс н ым, слишком уз н ава е м был ее голос.

Я слышу… Я т ож е те бя люблю.

Дж е ффри закрыл дв е рь каю т ы и под н ялся н а палубу. Вм е с т о т ого, ч т обы броси т ься в мор е , как о н н ам е р е вался сд е ла т ь совс е м не дав н о, о н закурил т рубку, глядя, как сол н ц е сади т ся, как о н о скрыва ет ся н а горизо нте в дал е ком облак е , в ко т оро е пр е вра т ился б е р е г Африки.

А потом – он не мог поступить иначе… Он вынул из машинки последний лист и нацарапал ручкой самое любимое и самое ненавистное для писателя слово:

Распухшая правая рука не желала вставлять пропущенные буквы, но он заставил ее работать. Если он не сможет заставить руку хоть как-то двигаться, то не сможет довести свое дело до конца.

Закончив, он отложил ручку и посмотрел на свою работу. Он испытывал те же чувства, что и всегда, когда заканчивал книгу; как будто он в течение долгих месяцев взбирался на гору и продирался сквозь заросли, выбрался на вершину и увидел заасфальтированное шоссе, а на нем – за хорошее поведение – несколько заправочных станций и кегельбанов.

И все же приятно заканчивать – заканчивать всегда приятно. Приятно создавать, вызывать кого-то к жизни. Не отдавая себе отчета, он понимал, что его работа требует смелости, что он обязан творить никогда не существовавших людей, заставлять их совершать поступки и вдыхать в них призрачную жизнь. Он понял – понял наконец, – что это довольно глупый трюк, но единственный подвластный ему, и хотя он проделывал его порой неловко, всегда при этом его переполняла любовь. Он тронул кончиками пальцев рукопись и улыбнулся.