Джеймс Херберт - Однажды

Но в каждом подъеме, связанном с политикой, заложено почти неизбежное падение, и Брейкены не стали исключением из общего правила. Внук Ричарда, тоже Эдвард, прослыл развратником, к тому же он занимался черной магией и участвовал в сатанинских оргиях, чем изрядно подорвал репутацию семьи и ее положение при дворе. Умирая от сифилиса, он передал поместье своему умалишенному сыну Томасу, и лишь когда его единственная наследница, дочь Элизабет, вышла замуж за Джеффри Блита, преуспевающего торговца шелком и специями с Востока, удача вновь вернулась в Брейкен.

Единственным, что оставалось неизменным при всех этих переменах к лучшему или к худшему, был сам Замок и земли, которые его окружали. Построенное из красного песчаника и местной древесины, величественное с виду трехэтажное здание прочно стояло на небольшом естественном возвышении. Ярко-красный цвет стен смягчился под влиянием времени и непогоды, их поверхность испещрили более светлые заплаты. На плоской крыше с зубчатым парапетом был построен еще один этаж, не отличавшийся по стилю от самого дома; по ее углам возвышались массивные, похожие на башни, печные трубы. Несколько широких серых ступеней крытого центрального крыльца вели к внушительной двери из массивного дуба, извилистые плети мертвой, безлистной глицинии карабкались вверх по каменной кладке. Прямоугольные одинаковые рамы многочисленных окон разделяли каменные выступы, а их стекла казались темными и непроницаемыми для солнечного света.

Честно говоря, Том не ощутил, что вернулся домой. Однако его не оставляла надежда, что это чувство возникнет позже, когда он доберется до коттеджа.

Прежде чем он достиг ступенек, передняя дверь распахнулась и показалась дородная фигура Хьюго Блита. Друг детства поспешил вниз, подняв руку в приветственном жесте. Чуть ниже среднего роста, коренастый, он обладал брюшком, слегка увеличившимся с момента их последней встречи.

Том разглядел призрачный силуэт в дверном проеме: наверное, это брейкенский дворецкий и доверенный слуга — пугающе худой, надменный мужчина, с незапамятных времен служивший семейству Блитов. Когда-то Том и Хьюго прозвали его Скелетом, но, разумеется, мальчики никогда не осмеливались назвать его так в лицо, поскольку от слуги всегда исходило странное ощущение угрожающего превосходства.

— Том! Чертовски рад тебя видеть!

Киндред высунул руку в открытое окно, и старый приятель радостно вцепился в нее. Несмотря на явный энтузиазм, его рука оказалась безвольной, ладонь — влажной, и именно Том должен был сжать ее.

— Хьюго, — произнес он, устало улыбаясь, измотанный долгим путешествием.

— Как ты, черт возьми? — Глаза Блита-младшего, обычно выпуклые, сейчас, казалось, готовы были выскочить из орбит. Он напоминал Тодда из Тодд-Холла [1] Жаба, персонаж романа-фэнтези Кеннета Грэма «Ветер в ивах». (Здесь и далее прим. перев.) — тот же энтузиазм, нетерпение, и... глупость, — впрочем, как и выдуманный Кеннетом Грэмом персонаж, Хьюго вызывал некую симпатию.

— Отлично, — ответил Том.

Хьюго с сомнением оглядел его.

— Путешествие оказалось не слишком утомительным? Знаешь, тебе действительно следовало ехать из Лондона поездом. Или, еще лучше, я мог послать за тобой Хартгроува на старом «бентли». Появился бы здесь с шиком, а?

Выступив из тени, Хартгроув Скелет замер на верхней ступени лестницы. Его лицо сохраняло невозмутимость при виде Тома, хотя они не встречались много лет. Киндред, возможно, ожидал теплого, ну, хотя бы тепловатого приветствия, но в ответ ничего не воспоследовало.

Хартгроув — даже Хьюго не знал его имени — теперь не носил стандартной униформы дворецкого — черного сюртука, полосатых брюк и серого жилета, — которая казалась Тому анахронизмом еще в те дни, когда он был мальчишкой. Вместо этого старого слугу нарядили в костюм угольного цвета с глухим пиджаком. Одежда казалась на целый размер больше, чем нужно, и даже концы воротничка белой рубашки наезжали друг на друга там, где узел галстука туго затягивался на тощей шее.

— Я тоже рад видеть тебя, — негромко сказал Том.

Стремительно распахнув дверь джипа, Хьюго вцепился в локоть друга.

— Эй, я ведь не инвалид, — с улыбкой запротестовал тот.

Из-за сильной усталости Киндреду пришлось напрячься, чтобы убрать левую руку с руля: после долгих месяцев реабилитации ему не составляло труда сжать какой-либо предмет, но иногда — особенно после переутомления — требовалось сосредоточиться, чтобы выпустить его из рук. Он вылез из машины и, тронутый заботой приятеля, позволил поддержать себя за локоть, затем, повернувшись назад, прихватил с пассажирского сидения трость.