Питер Страуб - Возвращение в Арден

– Помнишь миссис Сандерсон, что живет вниз по дороге? Тута Сандерсон? У нее умер муж пару лет назад, и она живет со своим сыном Редом и его женой. У Реда хорошая ферма, почти как у Джерома. В общем, я договорился с Тутой, чтобы она каждый день готовила тебе, стирала и убирала в комнате. Вчера она уже была, – он замялся. – Она хочет пять долларов в неделю плюс твои продукты. Она не может ездить в магазин с тех пор, как ей удалили катаракту. Ты согласен?

– Конечно. И пусть берет семь долларов. А то мне будет казаться, что я ее обкрадываю.

– Как хочешь. Но она сказала “пять”, а с ней не поспоришь. Давай достанем пиво.

Мы вышли во двор, согретый солнцем и пропитанный запахами фермы. На воздухе пороховой запах Дуэйна чувствовался сильнее, и я спрятался от него в машине.

Взяв пиво, мы пошли мимо сарая, мимо амбара к большому баку, стоящему возле коровника.

– Ты в письме писал, что работаешь над книгой.

– Это моя диссертация.

– И о чем?

– Об одном английском писателе.

– Много он написал?

– Много, – я засмеялся. – Чертовски много. Дуэйн тоже засмеялся.

– А почему ты им занялся?

– Долгая история. Слушай, я хотел навестить кое-кого из знакомых. Здесь остался кто-нибудь?

Он задумался, пока мы проходили мимо бурого пятна, где когда-то была беседка.

– Помнишь Белого Медведя Говра? Он сейчас шериф в Ардене.

Я чуть не выронил пиво:

– Белый Медведь? Этот хулиган? – когда мне было десять, а Белому Медведю семнадцать, мы с ним обкидывали прихожан в церкви Гетсемана шариками из жеваной бумаги.

– Именно. Он хорошо работает.

– Надо ему позвонить. Он мне всегда нравился, хотя был слишком неравнодушен к Алисон.

Дуэйн удивленно взглянул на меня и продолжил:

– Боюсь, сейчас ему не до тебя. Я вспомнил другое лицо из прошлого – самого доброго и смышленого из всех арденских парней.

– А где Пол Кант? Неужели он здесь? Я думал, он уехал в университет и не вернулся.

– Нет, он здесь. Работает в Ардене, в универмаге Зумго. По крайней мере, так я слышал.

– Не могу поверить. Он работает в универмаге? Он что, менеджер?

– Просто работает, – Дуэйн снова взглянул на меня, на этот раз чуть виновато. – Говорят, он немного не в себе.

– Не в себе?

– Ну ты же знаешь, какие длинные у людей языки. Позвони ему и узнай сам.

– Я знаю, какие у них языки, – я вспомнил жену Энди. – Обо мне они достаточно поговорили. А некоторые и до сих пор говорят.

Мы подошли к баку, и я наклонился над его поросшей мхом кромкой и стал опускать бутылки в зеленоватую воду.

Конечно, я вам все расскажу про Майлса. Я много могу о нем порассказать. Он всегда был здесь чужим, с самого детства, а когда вернулся – особенно. Говорил так, будто ему краб вцепился в задницу, на городской манер. Как будто шутил надо мной. Когда мы понесли бутылки с пивом в мой бак за сараем, вы знаете, он сказал, что хочет видеть Белого Медведя, ну, в смысле, шерифа Говра (смех), потом сказал, что хочет видеть Канта, и я сказал: давай-давай, понятно (смех), а потом он сказал что-то про людей, которые о нем говорят. Он едва не побил бутылки, пока клал их в бак. Но когда он начал вести себя действительно странно – это когда пришла моя дочь.

Мой носовой платок зацепился за пробку последней бутылки и, отделившись от моей руки, белым пятном лег на дно бака. Холодная вода обожгла рану; струйка крови медленно задымилась в зеленой воде, и я невольно подумал об акулах.

– Что с тобой? – спросил стоящий рядом Дуэйн, глядя на мою кровоточащую руку.

– Трудно объяснить, – я вытащил руку из воды и прижал ее к дальнему краю бака, где мох был чуть не в дюйм толщиной. Боль как по волшебству прекратилась; ощущение было удивительно приятным. Если бы я мог так стоять целый день, прижимая руку к прохладному мягкому мху, рана зажила бы сразу.

– Тебе больно? – спросил – Дуэйн.

Я смотрел вдаль. По обе стороны от ручья за дорогой росли пшеница и альфальфа. Те же две культуры с четкой линией разделения тянулись и по склону холма, а выше рос лес, неправдоподобно четкий, как на картине Руссо. Мне хотелось взять в руку пригоршню мха и идти туда, забыв все о моей диссертации и о Нью-Йорке.

– Тебе больно?

Кровь через мох просачивалась в воду. Я все еще смотрел на край поля, где начинался лес. Мне показалось, что я вижу тоненькую фигурку, выглянувшую из-за деревьев и шмыгнувшую обратно, как лиса. Прежде чем я успел ее разглядеть, фигурка скрылась.