С. Сомтоу - Вампирский Узел

— Погоди! — кричит Тимми.

— Но почему? Зачем? — отвечает она, но людям на улице слышится только скулеж суки в течке. — Почему ты пришел сейчас, через шестьдесят лет?

Он рычит — просит о примирении. Они сворачивают за угол, бегут по зеленым островкам травы, что разделяют Парк-авеню, снова сворачивают за угол, несутся по Лексингтону, как будто вымершему после полуночи, — мимо закрытых витрин магазинов и горок мусора, вверх по потертым ступенькам захудалой гостиницы.

Тесная маленькая комнатушка, грязная, тусклая. Пропахшая гнилью.

Он смотрит. Он видит ее. Сквозь кричащий безвкусный макияж проступает зыбкое сияние их рода. Впалые щеки. Светлые волосы — когда-то блестящие и золотистые, но теперь тусклые, сальные и свалявшиеся — свисают сосульками, закрывая лицо. Лицо очень бледное. Губы яркие, кроваво-алые. Такими губы вампиров бывают после удачной охоты Но у нее это просто помада — дешевенькая помада, которая сразу наводит на мысли об обольщении без соблазна. Духи тоже дешевые, вызывающе едкие. Тугие джинсы в обтяжку. Ярко-красная майка с маленьким беленьким крокодильчиком на крошечной грудке

— Забудь свою горечь, забудь все обиды, — говорит он. — Нас так мало осталось. Я был один слишком долго. Он ждет, что она улыбнется. Но она говорит только.

— Значит, ты тоже в Америке. Все едут в Америку. В страну благоприятных возможностей.

Она смеется. У нее горький смех, безысходный.

— Да, я приехал в начале шестидесятых. Блаженное время детей цветов. — Он смотрит на грязные занавески. Левая — в цветочек, правая — в узорчиках для детской. Космические корабли и симпатявые пушистенькие пришельцы.

— Я неплохо устроилась, правда, — говорит она. — Когда меня убили, когда ты меня превратил… в то, что я есть сейчас, мне было всего семнадцать. У меня было красивое крепкое тело. Так что мне даже не надо думать, как зарабатывать деньги. И пить я могу совершенно спокойно, когда захочу. Потому что меня невозможно вычислить. Кто станет бдеть за клиентами уличных шлюх? Знаешь, мы можем работать вместе. Парни ведь тоже работают на панели. Ты был в Плейленде? Это такой большой зал игровых автоматов, где унитазы прикручены к потолку вверх ногами… типа такая приколка. Вот там очень доходное место. И денежек подзаработаешь, и всегда есть, кого пить.

— Я… хорошо зарабатываю. До того как измениться, я пел. Говорят, мое пение было способно затронуть сердца даже самых суровых правителей. Я пою до сих пор.

Она усмехается. ЕГО взгляд скользит по комнате. По ручке желтого холодильника ползет таракан. Под кроватью валяется чья-то рука. Одна кисть. Вялая, высосанная до капли.

Она приседает и поднимает руку. Рука явно несвежая, трех-четырехдневной давности. Серая, заплесневевшая. Она рассеянно давит ее в руках в надежде выжать каплю-другую крови. Потом, разозлившись, швыряет руку в мусорное ведро, где среди прочего хлама виднеется заскорузлая грязная ступня в рваном черном носке.

— Слушай, — говорит Тимми, — у меня есть деньги. И мне нужен… друг. Пойдем со мной. Так, как ты… так жить нельзя.

— Жить?

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — раздражается он.

— Ты пришел слишком поздно. — От нее исходит печаль. Он ее чувствует, эту печаль. Он ее чувствует даже в живых проститутках. — Неужели ты тоже пытаешься меня купить? Ты… который со мной одной крови?!

Он молчит.

— Ты, может быть, голоден.

Он слышит стоны вороватой и торопливой любви — спаривания без чувства и без души. Это отель, где встречаются наспех, украдкой. Здесь любовь продается за пару монет, как банка содовой — в автомате. Она тянет руку и открывает холодильник — в таком тесном пространстве почти не надо ходить. Достаточно протянуть руку. Она вытаскивает пластиковый поддон со свежей человеческой головой и отрезанными пальцами, плавающими в крови.

Его мутит. Но голод уже подступает, безжалостный, неумолимый.

Это был пожилой лысеющий человек. Черная краска стекает в кровь. Остекленевшие глаза за стеклами роговых очков. Охотница подается вперед и жадно лакает кровь из поддона. Тимми не может бороться с собой, он пьет ледяную кровь, впивается в обрубок шеи, где ее больше — крови, — остервенело высасывает кровь из пальцев…

Они утолили жажду. Они пристально смотрят друг другу в глаза. В ее запавших глазах плещется алое удовольствие. Насыщение.

Она говорит:

— Кажется, нам пора познакомиться. Меня зовут Китти Бернс.

— А меня… ты все равно не сможешь произнести мое настоящее имя, но сейчас меня называют Тимми Валентайном. И я до сих пор пою.