С. Сомтоу: Валентайн

— Если честно, — сказала я, — то не знаю.

Но я знаю другое: я смогу сделать из тебя звезду.

Джонатан Бэр, режиссер:

У меня предчувствие, что с ним будет сложно. Я имею в виду, за его вежливым «да, сэр — нет, сэр» скрывается высокомерие и заносчивость. Он мне не понравился сразу. Вообще не понравился.

Елена Хостинг, учитель музыки:

Я была рада, что мне не придется работать с ним в студии.

Петра Шилох, журналист:

Я хорошо помню, как в первый раз увидела Эйнджела Тодда. Дело было в отеле. Я сидела в кофейне, в самом дальнем углу. В фойе наблюдалось маленькое столпотворение: около дюжины двойников Тим-ми Валентайна, и при каждом — небольшая свита, агенты в темных очках, менеджеры в деловых костюмах, маменьки, сестры и старшие братья, которые поглядывали друг на друга с плохо скрываемой враждебностью.

Я сидела за столиком и разбиралась с заметками. И его я увидела только потом, когда я передвинула пластмассовую вазу с цветами. Он был не похож на остальных. В нем не было ничего детского. В его позе, когда он сидел, в его языке жестов, в том, как он слушал мать и своего агента — серьезный, степенный, уверенный, сосредоточенный. Взрослый в теле ребенка. Внешне он был совсем не похож на Тимми Валентайна, но по манере держаться — один в один. Такой же спокойный, уравновешенный. И в нем было еще кое-что, чего не было у Тимми Валентайна, — едва проступающая юношеская сексуальность, еще только тлеющая, но готовая разгореться.

Этакий эмбрион Джеймса Дина [3]. В нем не было загадочности Валентайна — он был весь на поверхности, как бы более очевидный. Кстати, я обратила на него внимание именно потому, что он не пытался рабски копировать Тимми Валентайна.

И еще — он напомнил мне моего сына.

Я помню, как я подумала: этот мальчик выиграет конкурс двойников как нечего делать. Все остальные даже в сравнение с ним не идут. Он получит роль. Даже если он не умеет петь и танцевать... они пустят синхронную фонограмму, найдут танцоров-дублеров... они сделают все ради нескольких крупных планов этих глаз.

Надо прекращать думать о сыне. Может быть, позже я съезжу в Форест-Лоун и положу еще цветов на его могилу. Например, после обеда — между «банкетом знакомства» и пресс-конференцией.

Джонатан Бэр:

Но даже при том, что он мне очень не нравится, у нас с ним есть что-то общее. Может, поэтому мы с ним и держимся в состоянии полной взаимной боеготовности.

Брайен Дзоттоли:

В первый раз я увидел Эйнджела Тодда по телевизору, на МТУ. Я был в глубокой депрессии. Наглотался таблеток, чтобы было не так противно. В тот день ко мне должны были прийти — забрать декодер кабельного телевидения и отключить телефон.

Я помню, как я подумал: «Что это за хренотень! Если им надо знать, каким Тимми Валентайн был на самом деле, почему они не обратились ко мне? Блин, я мог бы с пользой потратить деньги, продал бы права и переехал бы из этой однокомнатной задницы над магазином игрушек».

Эйнджелу Тодду в жизни не сыграть Тимми Валентайна. Спросите меня почему. Спросите.

Я его знал. Я был близок к нему.

По-настоящему близко.

Так близко, что мог бы вогнать кол ему в сердце.

Габриэла Муньос:

Некоторые детишки, когда ты им это скажешь, начинают краснеть и бледнеть, что-то бессвязно бормочут и задыхаются. Некоторые — но только не Эйнджел Тодд.

Зато мамаша выдала по полной программе: и краснела, и бледнела, и ходила по комнате из угла в угол, и смотрела в окно, и курила, как гребаный паровоз.

Эйнджел посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я очень рад, правда».

Тимми Валентайн:

Когда я увидел его в первый раз, я ему позавидовал.

В нем уже проступала зарождающаяся сексуальность. Он был теплый, и полнокровный, и весь такой воодушевленный. Он был живой.

За все это я бы, не думая, отдал свое бессмертие.

• ищущие видений [4]•

Несмотря на свои скандальные участия в телевизионных ток-шоу и на частые появления на страницах «Enquirer», Симона Арлета, по слухам, считала себя женщиной замкнутой, любящей уединение. У нее не было ни дворца в Голливуде, ни шикарного офиса на Родео-драйв. Тем, кто хотел ее видеть, надо было проехать миль пятьдесят — шестьдесят, и отнюдь не по скоростной автостраде. Но Петру Шилох не пугала такая поездка — ее не пугали ни дорога в каньоне, ни обжигающее солнце пустыни Мохаве. В последнее время Петру вообще мало что волновало. Со смертью Джейсона все изменилось.