Маша Стрельцова - Мертвая невеста

— Ну я же говорила! — заныла Лариска.

— Ни смерть, ни жизнь, — медленно процитировала я, — ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.

Я читала эти слова по памяти, истово веруя в каждую букву, и смело шагнула на освященную землю. И она позволила мне это. Ничто не препятствовало на этот раз.

— Поверь в Господа — и пройдешь, — строго велела я подружке с той стороны.

И она, закрыв глаза и что-то тихо шепча, шагнула в ворота.

— Ну вот видишь, — улыбнулась я. — Мы на правильном пути.

Когда мы дошли до церкви, священник уже был там. Он сонно моргал и неодобрительно смотрел на дядю Пашу, поднявшего его.

— Ну, что за пожар-то? — брюзжал он.

Рассохшаяся половица скрипнула под Лариской, он обернулся на звук, и осекся.

— Бесовки, — прошептал он, стремительно бледнея.

— Батюшка, — смиренно сказала я. — Простите, что напугали. Но, пожалуйста, исполните свой долг.

— Какой? — пробормотал он, все так же в ужасе глядя на нас.

— Мы умерли без покаяния, — пожала я плечами. — И подняты из могилы силой Сатаны. Только теперь мы хотим к Господу, Богу нашему. Возможно ль это?

— Ты же самоубийца, помню я твои похороны, — дрожащим голосом сказал он. — Ты проклята перед Богом!

— Не фарисействуй, отче, — устало сказала я. — Где в Библии сказано это? Ткни пальчиком!

— Диаволовы речи! — отшатнулся он.

— Нет, отче, — покачала я головой. — Мы пришли сегодня, потому что прочитали в послании к Римлянам, «что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Понимаешь, отче? В этом наша надежда. Не отвергай нас, коль Господь нас не отвергнул.

— Пожалуйста, — умоляюще сказала Лариска.

— Во имя Христа, — уронила я.

— Господь блудницу простил, кто ты такой, чтобы их отвергать? — негромко, но веско сказал молчавший до того дядя Паша.

Старичок беспомощно посмотрел на нас и спросил:

— Так я не пойму: что вы хотите? Соборовать вас? Отпеть?

— Крестить! — твердо ответила я. — Крестить во едино тело Христово.

— Мертвых не крестят, — робко возразил он.

— Мертвые и не ходят, — указала я, и он сдался.

— Ладно. На исповедь готовьтесь. А вы, — посмотрел он на дядю Пашу — сходите ко мне, позовите матушку Елену, будет крестной матерью.

Лариска первая вызвалась идти на исповедь, и вскоре из комнатки, в которой они скрылись, раздался ее приглушенный сбивчивый голос. Она чуть не плакала, когда рассказывала обо всех своих грехах.

А я ходила по церкви, освещенной лишь свечами, всматривалась в иконы и чувствовала, как тяжелеет моя душа от какого-то непереносимого горя. И наконец перед иконой Христа меня прорвало.

Меня скрутило, вывернуло, бросило на крашеные желтой краской пол.

— Господь всемогущий, — рыдала я, — ты меня никогда не простишь, ибо грешна я, сильно грешна….

Я торопливо рассказывала ему про все прегрешения в жизни и в смерти, ничего не тая и не приукрашивая, ибо с ужасающей ясностью поняла всю их мерзость. Поняла, насколько я ничтожна и что ничего мне не светит, что не примет меня Господь. Но — хотя бы выговориться, хотя бы попросить прощения и … и пусть Господь благословит Андрея, которого мы свели с ума. Ленку и Витюшу, которых мы убили. И других, чьих имен я не спрашивала, перед тем, как выпить. Я стояла на коленях перед иконой Христа, раздавленная и опустошенная, когда странный мир воцарился в моей душе. Внезапно, без перехода, словно кто-то включил в темной комнате свет.

«Иди и больше не греши», — услышала я душой.

Подняла глаза на икону — и увидела, какие печальные и добрые глаза у Христа.

— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо, Господи…

— Ну-ну, деточка, успокойся, — полная и какая-то очень уютная женщина погладила меня по голове, успокаивая.

— Он меня простил, — изумленно сказала я. — Понимаете, я не вру! Прямо сам сказал…

— Господь милостив, — мудро улыбнулась она.

Из комнатки вышла Лариска:

— Алёна, теперь твоя очередь.

— А мне не надо исповедоваться, — тихо улыбнулась я. — Меня Господь сам простил.

— Это как? — нахмурилась она.

— Я Ему все — все рассказала, и Он меня простил. Я чувствую, Лариса.

— Ну, коль так, то вопросов нет, — только и вздохнула она.

А потом нас крестили.

Дядя Паша и та самая уютная женщина были нашими крестными, я слушала слова обряда и тихо улыбалась. Я чувствовала, что Господь мне все простил. И что его благодать и любовь со мной.