Виктор Точинов - Царь Живых

Рядом – моторка грязного мужчины. В ней – труп в последней стадии разложения. Страж не обращает внимания, бежит по откосу вверх.

Песок не осыпается под ногами.

Гедонье.

Крохотную фигурку на краю огромной воронки он видит издалека.

Воронка поросла густой и зеленой травой, для мерзлоты – редкость.

Врата Страж видит чуть позже.

Гедонье.

У них одинаковые глаза – у Царя Живых и Стража. Серые. Как сталь клинка. Как вода Кулома. Взгляды скрещиваются. Кажется – слышен звон столкнувшегося булата. И – далекий зов трубы.

Рука.

Узкая и сильная ладонь у него на плече.

Адель.

Он не один.

Впереди самое страшное – но он не один.

Врата не потрясали воображение. Спасибо Голливуду и его порталам, и телепортам, и звездным вратам, и внепро-странственным проходам, и подпространственным туннелям, и надпространственным калиткам, и гиперпространственным форточкам. И лично Стивену Спилбергу – есть и за океаном порядочные люди.

В общем, Врата как Врата.

Двухмерные и мерцательно-переливающиеся. Довольно большие – даже водитель-первогодок на бэтээре легко въедет. Только такое впечатление – БТР за этими воротами не сильно поможет. И БМП, и алюминиево-смешная БМД, и средний танк, и даже танк тяжелый – не помогут.

Звуки из-за ворот доносились вроде даже и не слишком угрожающие. Деловито-уверенные. Словно непредставимых размеров Звери жили там своей звериной жизнью – без надрыва, без яростного рычания и дикого воя. Но совсем не хотелось оказаться вовне – среди источников этих звуков. Еще меньше хотелось пустить Зверей внутрь, сюда…

А перед воротами был алтарь. Простой куб из матово-черного камня. На алтаре лежал . Он не двигался – безвестные создатели снабдили алтарь невидимыми, но эффективными путами. Но говорить Царь мог.

И говорил.

Страшны были слова его…

Голос Царя гремит и сотрясает все вокруг. Четырехлетний ребенок не может издавать такие звуки – но издает.

– Ты пытаешься оспорить Предреченное, глупый Страж? Кто ты? – вопрошу я тебя, и не сможешь ты ответить. Ибо не знаешь имя свое! Ты носишь имя, будто ты жив, но ты мертв! Ты – мертвый сын давно мертвых отцов! И не тебе спорить с Предреченным! Выйдут Звери, и будет им дано вести войну со святыми и победить их! И люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть бежит их! И приидет царствие мое! Я, отворил Врата, и никто не сможет затворить их!

Оружие Стражей чуть подрагивает на левой ладони. Царь продолжает вещать. И слова его – не просто слова. Алтарь начинает дергаться и раскачиваться. Невидимые путы готовы лопнуть. Звуки из-за ворот становятся громче. Равнодушие из них уходит – слышится торжество. Но, может, это лишь кажется…

Адель бледна и напряжена. Руки ее выполняют пассы – быстрые, перетекающие из одного в другой, неразличимые глазом.

Царь Живых смолкает. И закрывает глаза.

Алтарь перестает раскачиваться. Из-за ворот рычание – разочарованное.

Адель отирает холодный пот со лба. Видно, насколько нелегко ей дались последние минуты.

– Убей его, Страж. – В голосе усталость, ничего больше. Иван медлит. Потому что не может понять – лгал Царь или нет. Дар молчит. Молчит, словно и нет его. Так же было с гадалкой. С мадам Клементиной.

Врата колеблются. Незваное и страшное готово прорвать тонкую мерцающую завесу.

Надо решать.

И он решает.

Рука поднимается.

Левая рука.

И – одновременно с этим подъемом – оружие Стражей удлиняется. Превращается в сверкающий меч, направленный острием вниз.

Меч срывается и падает.

Неотвратимо.

Безжалостно.

Ничто и никто не может остановить руку Стража, когда в ней оружие его.

Меч летит вниз.

В сердце Царя.

Гедонье. Пять лет назад.

Адель застонала. Застонала от боли. Не будь это так больно – даже для нее, – она бы по достоинству оценила старую выдумку Гедеона-Гавриила. Старец, казалось, предусмотрел все – в том числе и возможность того, что перенести оружие Стражей – запасное оружие Стражей – или даже стать его хранителем придется кому-либо, не способному ни увидеть, ни взять в руки Меч Господень.

Футляром, контейнером, сейфом для Меча служила Книга Гедеона. Но – несъемным футляром. Семь печатей запечатывали Книгу – и никто на земле не мог открыть ее. Никто на земле, и под землей, и на небе, и под небом – не мог… Снаружи, сверху – голоса. Крик Сидельникова – в катакомбы под Гедоньем доморощенный доктор Джонс не полез. Печати жгли руку небесным огнем, Адель застонала от боли.