Сейчас на покрывале не было крови. Глядящее на труп создание было лишено ощущения собственной идентичности с убитым мальчиком. Мысленный взор рассматривал его не как сходную с собой личность — и едва ли воспринимал себя как личность вообще. Если бы можно было передать это образно, то, скорее, он мог считаться инструментом , а убийство — стратагемой. Это убийство свершилось в темной, бесстрастной манере, но при этом не было хладнокровным. Жуткий акт был наполнен злодейством, как и воспоминание о нем. Существо переполняла ненависть, злоба — но не к кому-то определенному — нечеловеческая злоба, а злоба и ненависть вообще.
Самоосознание не выступало за границы, но Анатолю удалось уловить промелькнувшую манифестацию, которая немедленно изменила характер происходящего.
«Я — Асмодей, — думало существо, смакуя свое имя. — Я — властитель и мучитель всех смертных людей».
«Должно быть, я попал в Ад, — мелькнула мысль у Анатоля. — Я в Аду и удостоился привилегии наблюдать сподвижника Сатаны за работой. Мне открылся процесс проклятия, дабы я в подробностях вкусил его. Интересно, это участь всех мертвых или же урок, который получают атеисты — дабы помнили о своей ошибке?»
Он понял это, когда подумал, сколь красочной была его ошибка, фантазия, основанная на сплошном нагромождении образов. Сказка, и ему было известно это. Этот самый Асмодей имел тело человека, и действовал он перед человеческой аудиторией. Если он — а что это был именно он, а не оно, Анатоль не сомневался — являлся демоном, то демоном, сотворенным по образу и подобию человеческому, способным предстать перед людьми лицом к лицу, снискать их восхищенное внимание и страх, убивать их, как убивают они сами — при помощи клинка и смертоносной злобы.
Анатоль с неприятным чувством тошноты ощущал, как тело, бывшее чужим, не его собственным, забирается на кровать, маячит над неподвижным телом мальчика. Мальчику было не больше восьми лет, тщедушного телосложения. А существо, называющее себя Асмодеем — и магия этого имени продолжала звучать в мозгу Анатоля — был неестественно старым и чудовищно огромным.
Анатолю оказалось очень тяжело сконцентрировать внимание на объектах, одновременно используя зрение существа, которое было поглощено мальчиком — трудно, но возможно. Анатоль заметил, что руки, ныряющие под покрывало, неправдоподобно велики, и догадался по их соотношению с массивными ногами: рост Асмодея — не меньше двух метров. Настоящий гигант среди людей. Не какой-нибудь там «чертик из табакерки».
Анатоль изо всех сил пытался отделить свое сознание от сознания существа, на котором он беспомощно паразитировал, старался выяснить, с кем имеет дело. Ибо его осознание того, что в настоящее время делал гигант оказалось ужасающим и до ужаса знакомым. Он так усиленно концентрировался на глазах и руках своего хозяина, что почти утратил связь с остальными частями его тела. Однако, ужас происходящего то и дело прорывался наружу. Полное осознание того, кто такой Асмодей, готовилось прорваться сквозь оболочку, ужас жег, словно пламя.
Одна из громадных рук держала маленькое тело, другая шарила между детских ягодиц.
Будь у него голос, Анатоль бы закричал. Обладай он способностью хотя бы немного прикрыть глаза, он бы так и сделал. Сумей он отключиться от физических ощущений, любой ценой — он бы, не раздумывая, воспользовался такой возможностью.
Происходящее с ним сейчас сгодилось бы для настоящего кошмарного сна. Но от любого кошмара можно очнуться — рано или поздно, а настоящие события были реальностью. Невыносимое извращение, подлинное зло. Асмодей — человек, который называл себя Асмодеем — насиловал труп ребенка, которого сам же и прикончил.
«Конечно, я в Аду, — думал Анатоль, храбро используя силу, оставшуюся у него, в качестве защиты, отсылая прочь мысли и ощущения, просачивавшиеся к нему с вражеской территории. — Чем же еще может быть Ад, как не невообразимым уродством? Как мог человек, подобный мне, ожидать настоящих озер кипящей крови? Мы живем в век изощренности, в котором прежние грехи стали привычными, утратив свое значение. И нет ничего, кроме момента кровавого театра, мерзости, которая должна напугать и отвратить меня. Это слишком запредельно, слишком абсурдно, вызывающе. И почему идея некрофилии должна быть такой тошнотворной, если здесь и в самом деле ад, где нет никого, кроме мертвецов? Почему кого-то ужасает то, что является ужасом по земным меркам? Это всего-навсего расширяет прежде скудные пределы воображения. Это происходит не на земле, не в реальном мире. Это жестокая выходка беса-искусителя, завладевшего мною, когда я прогнал своего ангела-хранителя».
Читать дальше