Дождь набрал силу, и сейчас уже абсолютно все вокруг меня захлюпало. Холодные мокрые струи побежали по щекам и за шиворот куртки.
А что, если — подключается, как всегда не вовремя, воображение — я спокойно иду по тропинке и спустя положенные двадцать минут, промокший и продрогший все-таки выхожу обратно на полянку… а Тимура там нет?
«Да куда он денется-то?..»
Куда угодно, ведь это ты без него жить не можешь. А он всего лишь смеется над тобой, прикалывается…
«Нет, нет! Тимка так не поступит…» — даже в мыслях это звучит не слишком убедительно. Ускоряю шаг. Высвечиваю телефоном палую листву, дерн под ногами и стволы кленов по обе стороны от дорожки. Та петляет, иногда пропадает из виду на несколько секунд. В животе ноет, крутит. Облизываюсь. То ли слезы, то ли кровь из царапины на виске, смешавшись с дождем, попала в распахнутый рот: на губах и языке стало солоно.
На очередном повороте завесу мрака внезапно разрезает сияющая ломаная линия. Невероятной силы удар оглушает, сбивает с ног. Листва в том месте тропы, куда ударила молния, яростным фонтаном взмывает вверх. Ноздри наполняет едкая вонь — как в тот раз, когда задымила на кухне микроволновка, только сильнее. Еще пахнет бабушкой, мертвой бабушкой, но… это ведь просто игра воображения, правда?
С трудом встаю на ноги. В голове заевшей пластинкой крутится одна-единственная фраза: «Еще бы пару шагов и… Еще бы пару шагов и… Еще бы… и…». Слова эти вертятся, набирая скорость, и уносятся вниз, в темную воронку, ввинчивающуюся узким горлышком в бескрайнюю бездну на самом дне моего сознания. Меня шатает, я тоже готов упасть. Снова туда, в хлюпающую клоаку. Чтоб устоять, приходится горбиться, как старому деду, сжимать пальцами колени. Джинсы потемнели от грязи, коричневая жижа заляпала руки. Мать придет в бешенство, когда увидит. Если увидит.
Поднимаю взгляд. Тропа вышла на открытое место. Небольшая проплешина, окруженная кустами и деревьями, а над ней — беззвездное сводчатое полотно. Света безумно мало, но все-таки можно различить покореженные пни и несколько торчащих из земли кривых жердей.
Блин.
Это ж не просто пенечки да палочки, да?..
Что там, на ближайшем, доска какая-то висит, что ли?..
Бли-и-ин.
Это могилы. Их могилы. Тех сумасшедших, про которых писали на форумах. Тех замученных докторами-садистами нищенок и самоубийц из побасенок Тима.
Ветер стихает, гром тоже берет паузу. Природа будто выжидает. «Ваш ход, молодой человек», — говорит тьма голосом вежливого доктора. Заманивает дальше, к останкам безымянных надгробий.
Безымянных ли?..
Мне ужасно не хочется узнавать ответ на этот вопрос.
Петрушка-обосрушка , раздается в голове знакомый смех. Петруччо-навалил-я-кучу! Петро-от-страха-навалил-ведро! Вар-р-вар-ра!
— Спокойно, — бормочу под нос, как молитву. — Возьми себя в руки. Тут идти-то всего ничего осталось. Соберись! Сожми яйца в кулак, мать твою. Что там наш Тимурчик-всегда-как-огурчик болтал?.. «Каждый парень должен пройти через это».
А они будут идти за тобой, идти за тобой, ИДТИЗАТОБОЙ!!!
Меня трясет отнюдь не от холода. Поляна передо мной — огромная пасть, и челюсти ее широко разведены в беззвучном обвиняющем крике, адресованном небесному храму. «Ваш ход, молодой человек». Сделай шаг — и провалишься в эту пасть. В которой все еще хлюпает .
Вхожу в другой, новый лес, что создан из воткнутых в землю палок с болтающимися на них (не везде, кое-где отвалились) мятыми ржавыми табличками. Сколько же их тут — пятьдесят, сто, больше?.. Высвеченные слабым мерцанием, белеют во мраке полустертые римские цифры и старинные буквы с «ятями». Некоторые сплетаются в женские имена и фамилии, даты рождения и смерти.
Днем, когда Тим провел меня мимо нескольких земляных холмиков, которые выдавал за старые могилы, ни этих табличек, ни этих имен здесь не было.
Не было! А теперь — вот они, целый частокол. Можно вытянуть руку и собрать в ладонь капли дождя с щербатой почернелой поверхности. Или побежать, сбивая кулаком таблички с именами, одну за другой — заодно сосчитать, сколько женщин тут взаправду похоронено. Бежать, сбивать, считать и хохотать — это будет ужасно весело, определенно.
1860-какой-то, 1902-й. Ерафонтова Катерина… Причитаева Алефтина Геннадьевна… а здесь совсем неразборчиво… а тут — некая Ежова. А там — Иванина Мария… Медленно, словно во сне, плывут имена покойниц мимо меня.
Среди них я вижу имя своей мертвой бабушки, похороненной на другом — настоящем! — кладбище.
Читать дальше