– Стать безымянной, бездомной странницей? О нет, Креуза!
– А что я еще могу сделать? Дед не позволит мне посвятить себя Артемиде и на всю жизнь сохранить девственность. Пока я живу в его доме, я должна подчиняться его воле. – Она похлопала меня по руке. – Вот я и ухожу. Я буду искать богиню всю свою жизнь, и, может быть, она сжалится надо мной и позволит мне ее найти.
– А если нет? Креуза, что тогда?
Глаза ее наполнились слезами.
– Не знаю. Я не знаю, что мне еще делать.
Я взял ее руки в свои. Они были такие холодные! Я посмотрел ей прямо в глаза, блестящие от непролитых слез.
– Не уходи. Подожди хоть немного. Когда ты уйдешь, ты уже не сможешь вернуться назад. Еще есть время.
– Время для чего?
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал я ей. – Я в звездах прочту, что делать. В их узоре, в их танце.
Креуза покачала головой. Она не верила, что в ночном небе есть ответы. Но она отложила нож, снова заколола волосы и свернула плащ.
Говорит дочь:
Как я была глупа! Я ведь с самого начала могла предположить, к чему приведет мой побег.
Когда я сидела и пряла под большим деревом во дворе, вошел старый друг деда, седой и скрюченный, как посох, которым он нащупывал дорогу.
Пророк Тиресий.
Я бросилась к его ногам, схватилась за подол, с мольбой глядя на него. Я не поднялась с колен, и старый пророк сам склонился на мой шепот:
– Пророк, боги ослепили тебя за то, что ты увидел, – умоляю, открой мне тайну твоего превращения!
– Вставай, – сказал он, – посиди со мной. Неужели дочь дома Кадма хочет стать пророком? Или ослепнуть и постареть? Последнего достичь легко, достаточно долгих лет и терпения.
– Но у меня нет времени!
– И терпения, судя по всему тоже.
Я взяла свое веретено и протянула ему.
– Помнишь это? – спросила я. – Помнишь то время, когда ты носил женское тело, как свое собственное?
Я никогда не верила в эти россказни. Тиресий такой сухой, некрасивый, корявый, бородатый – мужчина до самых кончиков ногтей. Но когда он взял у меня веретено, то продолжил прясть, скручивая и натягивая нить с уверенностью, которой не знают мужские руки.
– Это правда! – ахнула я. – Ты был женщиной, и твоя мужественность вернулась к тебе только через семь лет.
– Но ты ведь не о моей мужественности хочешь поговорить, маленькая царевна.
– Как раз о ней!
Пророк отодвинулся от меня на скамье, и я засмеялась:
– Да нет, не об этом. Совсем не об этом!
Тиресий пожал плечами и засмеялся сам.
– Тогда о чем же?
– Я хочу уйти из отцовского дома.
– И уйдешь, когда тебя выдадут замуж.
– Я не хочу замуж. Я хочу уйти за богиней.
– Ты спросила разрешения у родных?
– Они только смеются надо мной. Они говорят, что девушка сама не знает, чего хочет! – горячо проговорила я. Старик кивнул. – А когда я клянусь, что знаю, они отвечают, что царевна должна выйти замуж, чтобы продолжить свой благородный род.
– Ты думаешь, они ошибаются?
Я повесила голову, стыдясь того, о чем собиралась спросить.
– Возможно ли, пророк, что человек рождается не в том теле?
Напрягшись всем телом, я ждала, что он отодвинется. Но он только вертел веретено в руках. Прясть он перестал:
– Продолжай.
Я склонилась к нему и прошептала в седые волосы, закрывающие уши:
– Я не хочу того, чего хотят женщины. Мне не нужен муж, дети и дом. Я хочу… хочу того, чего хотят мужчины! – Вот я и сказала это. Мое сердце стучало, щеки горели. Но я чувствовала странную радость, как будто камень упал с моей души. Слова так и посыпались из меня: – Я хочу быть свободной, охотиться, убивать, наслаждаться моей ловкостью и силой! Если я не могу добиться этого как женщина, пусть обрету это как мужчина! – Едва сознавая, что делаю, я схватила старика за плечи. – Открой мне свою тайну! Скажи, что ты сделал, когда обратился в женщину, и как мне стать мужчиной?
Тиресий не двинулся, но его слепые глаза уставились в мои.
– А если скажу? К чему ты стремишься, дитя Кадма? Каково твое истинное желание?
– Артемида, – прошептала я, выдыхая любимое имя ему в лицо, как молитву. – Я буду искать Артемиду-охотницу.
Не знаю, где он нашел силы оттолкнуть меня. Как будто кто-то другой мощной рукой сбросил меня на землю. Воздев посох, Тиресий завыл, как волк, возвышаясь надо мной:
– Горе! Горе дому Кадма! Кровь и ужас, ужас и кровь! Бежит прекрасный олень!
– Замолчи. – Я приподнялась и дернула его за полу, но он даже не заметил, словно меня и вовсе не было.
– О страшное превращение! – Старик снова вскинул руки, словно пытаясь заслонить незрячие глаза от видения. – Охотник обратился в дичь, ужас выпущен на волю! Горе опустевшему дому! Горе его семенам, им не суждено прорасти!
Читать дальше