Эллис Нир - Страшные истории для девочек Уайльд

Папа Уайльд налил в стакан янтарного бренди и взболтнул его. Через два часа все равно вставать – имеет ли смысл возвращаться в постель? Может, стоит проверить, как там дочка. Он слышал, как она ходит по комнате на втором этаже.

Он вздохнул, отставляя пустой стакан на кухонный стол. Едва ли дочка признается, что ее беспокоит, даже если он поднимется наверх и спросит. Когда-то Изола была разговорчивым ребенком с богатым словарным запасом и четкой дикцией, подходящей даже для публичных выступлений в залах без микрофонов. Но после своего десятого дня рождения, после того, что случилось с ее матерью, Изола затворилась на втором этаже, и было время, когда папа Уайльд думал, что она больше никогда не спустится, что жена и дочь ушли туда, откуда он не в силах их вызволить, что голос Изолы никогда уже не заполнит пустоту этого проклятого дома, два этажа которого теперь походили на два круга ада.

Папу Уайльду достался лимб – приют мертвых философов и некрещеных детей (когда-то теща говорила, что Изола попадет туда, если ее немедленно не отнесут в церковь и не окрестят).

Он налил себе еще один стакан.

Интересно, почему он ожидал, что Изола навсегда останется такой? Впрочем, может, все объяснялось переходным возрастом: вся эта молчаливость, холодность, странный режим сна. Десятый год ее жизни папа Уайльд провел, откашливаясь на пороге и оставляя на столе стаканы с молоком и неумело намазанные джемом бутерброды. Но он так и не привык подниматься наверх, когда дочка плачет, не может уснуть или бьется в цепких золотых клешнях истерики. Свою комнату Изола полюбила только теперь: до этого спальня никогда не была для нее любимым убежищем – да и зачем, когда на периферии зрения постоянно маячил сумеречный лес? В конце концов, папа вызвал к ней врача и отобрал у дочери книгу жены.

А потом произошла перемена, такая резкая, что он не сразу понял, что к чему: в одиннадцать лет Изола спустилась вниз, бледная, хорошенькая и не по возрасту печальная. Папа пытался ее откормить, но Изола отдавала еду птицам. Она была собой, но не совсем – теперь в ее душе поселилось неведомое спокойствие, украденное у девочек из чертовой книги сказок.

Или, быть может, все дело было в доме, который глубоко дышал, но только по ночам. В какой-то момент папа Уайльд твердо решил перевезти семью в другое место. Конечно, он ожидал, что Изола будет плакать, но к ее ярости не был готов: дочка задержала дыхание и вся посинела, а потом поклялась, что никогда его не простит, если он увезет их с мамой из леса.

Прежняя Изола заплакала бы, но эта, новая, лишь выпрямила худенькую спину – и папа Уайльд перестал звонить агентам по недвижимости. Семья осталась жить в доме номер тридцать шесть, в этом ужасном доме с ненадежной проводкой и моргающими лампочками, с пятнами на потолке от воды, пролитой в ванной на втором этаже. А лес подступал все ближе и ближе.

Раз: проведи с ней время.

Два: просто будь собой.

Святой Пип дал ему эти советы, даже не раздумывая, но Эдгар все равно принял их на веру, как слово Божие.

Каждый раз, когда Эдгар выходил забрать редкую почту, Изола оказывалась возле ящика: щипала себя за драные чулки, копошилась в счетах, отсортировывала рекламные листовки и складывала письма в алфавитном порядке. Когда Эдгар выносил мусор, она ворковала с котом, пытаясь заманить его в дом. Оба улыбались и краснели, а разделяющая их улица с каждым днем словно становилась уже.

Изола прислонилась к входной двери спиной и улыбнулась. Постепенно она привязывалась к семейству из тридцать седьмого дома: к мамочке-хиппи и ее мужу в деловом костюме и при галстуке, к забияке братцу, которого Изола часто замечала в засаде с пультом в руке (мальчишка поджидал сестру, чтобы безжалостно напустить на нее радиоуправляемый вертолет), и к девочке, которая постоянно визжала, чтобы привлечь внимание Эдгара: «Смотри, как я раскачалась! Смотри, как я десять раз подряд прыгну через скакалку! Смотри, сейчас я стукну Кассио вот этой палкой! Смотри, как я наряжаю киску Изолы в чепчик, – нет, нет, я не издеваюсь над котиком!».

И к Эдгару. Неуклюжему доброму Эдгару с брекетами на зубах, превращавшими его речь в невнятное бормотание. Эти стальные брекеты гармонировали с золотой цепочкой на шее Изолы. Высокий и нескладный, черные вьющиеся волосы постоянно падают на глаза. Мясистые руки, постоянно встающие дыбом волоски на предплечьях.