Мила Менка - Жемчуг покойницы

– Итак… – я отпил из своего бокала ливадийского хереса, и он освежил мою память и смазал горло самым приятным образом. – Ведьма сказала егерю, что все, что она может сделать, это дать ему возможность в последний раз увидеть дочь – ибо спасти девушку уже невозможно.

Отчаявшись, егерь было сжал в руке охотничий кинжал, чтобы вспороть мерзавке брюхо, но ведьма, распахнув свои лохмотья, сама подставила обнаженную грудь под лезвие и прошипела:

«Убей! Давай!.. А я-то хотела сделать тебе милость, глупый человек…»

Егерь убрал кинжал в ножны и, не выдержав, разрыдался. Ведьма взяла с него обещание, что ни при каких обстоятельствах он не должен будет упоминать ее имя. Никогда. И он дал слово.

Под покровом ночи она повела его на старое кладбище. Там, заваленный прошлогодней листвой, был вход в подземелье, глинистые стены которого вскоре сменились стенами известняка. Остановившись в одной из пещер, ведьма натерла кожу лесника снадобьем, имевшим резкий неприятный запах, и заставила выпить из своей фляги настой, от которого в глазах у старика все раздвоилось и ему показалось, что он оторвался от земли и повис над подземным озером, вместе с испарениями, исходящими от безмятежной глади воды.

«Потерпи… осталось недолго», – донесся до его сознания далекий голос, и он поплыл за ним, минуя длинные сырые коридоры.

Он увидел свою Лизаньку посреди небольшой комнаты – девушка была бледна и лежала на низкой кровати, заправленной шелковым покрывалом. Егерь поспешил к дочери и сжал ее прохладную ладонь в своей. Лицо несчастной дернулось, она не сразу, но открыла глаза…

«Отец… – прошептала она чуть слышно. – Об одном жалею, что никогда не говорила, как сильно люблю тебя.… И теперь уже не скажу… Я умираю».

«Лиза! Лизанька! Ты не умрешь! Я здесь… я спасу тебя! – крикнул во все легкие егерь, но девушка, похоже, не видела его – она смотрела в потолок. – Лиза! Слышишь ли меня? Я тоже люблю тебя, доченька… Я вытащу тебя отсюда!»

Он подошел и попытался поднять ее, но у него не было сил даже на то, чтобы откинуть тончайший батистовый платок, которым было накрыто ее исхудавшее тело…

От стены, точно привидение, отделилась ведьма и прошептала егерю на ухо:

«Нам пора! Он возвращается. Если нас заметят, мы пропали!»

«Иди в ад, чертова кукла!» – рявкнул на нее несчастный отец и опять повернулся к дочери, к ее бледному, но все еще прекрасному лицу.

«Как странно… батюшка… мне кажется, что ты слышишь… Прости свою неразумную, глупую дочь! Я хотела бежать… но люблю его больше жизни…» – тихо произнесла Елизавета и закрыла глаза.

Егерь едва успел ее поцеловать, как почувствовал хлесткие удары – это ведьма била его по щекам.

«Очнись же, дубина! – зло сверкала она зелеными очами. – Еще бы чуть-чуть – и пропали бы ни за что! Расчувствовался, распустил сопли! Слышал, что сказала твоя дочь? Она любит его!»

«Кого?» – переспросил егерь, глядя перед собой в одну точку.

«Его! Своего убийцу и мучителя, – устало выдохнула ведьма. – Ладно, пора возвращаться… Я выведу тебя к реке. А ты смотри – помни свое обещание…»

За окном раздался грохот, словно разорвалась бочка с порохом, и вся компания вздрогнула. Дождик, моросящий за окном, превратился в ливень – то и дело сверкали молнии, отбрасывая решетчатые блики на персидский ковер. Внезапно мне стало жутко и тоскливо – виною, несомненно, была непогода. Я снял со стены лютню и стал наигрывать забытый мотив, ожидая доказательств того, что рассказ заинтересовал моих гостей. Первым не выдержал Ледак.

– Ну-с? – спросил он, выпуская облачко сизого дыма и глядя на меня с некоторым раздражением. – И чем же сия история закончилась? Кем оказался таинственный похититель невест?

– Вы сильно забегаете вперед, милый Роман! – продолжая перебирать струны, улыбнулся я. – Впрочем, если благородному обществу интересно, я готов продолжить рассказ. Но, может быть, перейдем в зимний сад?

Друзья охотно приняли предложение, и я, захватив с собой лютню, повел их в место, пугавшее меня с тех пор, когда я был маленьким ребенком, а именно – в оранжерею матушки.

Мы разместились на плетеных диванах, причем Недыбайло ухитрился опрокинуть кадку с редкой пальмой. На шум явилась заспанная Берта и спросила, не нужно ли чего. Все захотели чаю, я же попросил себе кофе – он всегда бодрил меня, и сейчас это было бы не лишне: глаза начинали слипаться…

– Послушайте, Берков, – зевая, сказал Ивлев, лицо которого при свете свечей казалось совсем юным, – может быть, вы опустите подробности и просто расскажете нам, кто был убийцей и как егерь отомстил ему за дочь?