Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

Вуаве взял худой расслабленной рукой коробочку интеркома и приказал водителю, худому корейцу с резким, угловатым лицом:

– Авеню Генерала Свободы, пятьдесят шесть. Панамериканский Банк!

Потом он достал из внутреннего кармана пиджака небольшую, размером с брегет платиновую коробочку с тремя большими рубинами на крышке, задумчиво посмотрел, как лучик пражского закатного солнца озорно скользнул по полированному металлу коробочки, и снова спрятал ее в карман.

В отделении Панамериканского Банка, действительно размещавшегося на авеню генерала Людвига Свободы, стояла благостная вечерняя тишина. Банк являлся более всего операционным центром, отдела клиентских расчетов почти не было – все американцы-туристы, как правило, получали деньги на соседней шумной улочке святого Барранда, в банкоматах. Сейчас на всех двадцати этажах небоскреба, воткнувшегося в начинающее темнеть пражское небо острым, тонким лингамом, не было никого: выходной, на месте только те, кому положено здесь быть. Дугообразный стол посреди мраморного зала, хромированные столбы и канаты; рамка-металлоискатель с правой стороны. Трое сотрудников охраны скучали. Вот за окнами вестибюля тенью мелькнул кремовый автомобиль, вращающиеся двери впустили высокого худощавого господина в темных очках, закрывающих глаза узкой прямоугольной полосочкой, в руке он держал такой же плоский кейс и разряженную, как кукла, брюнетку. Пара молча проследовала к дугообразному столу, и худощавый протянул визитку. Сотрудник охраны почтительно кивнул.

– Господин Вуаве, мадам Нойбарт ждет вас… Будьте добры, сюда, пожалуйста!

Он показал на рамку. Блик от ламп дневного света перебежал по сияющим носкам штиблет Вуаве, пересекшего рамку. На боковой стенке сразу вспыхнул огонек, и тихонько, деликатно звякнуло. В это время на другом конце дугообразного стола высветились на плоском мониторе неясные силуэты двух людей, у одного из которых на месте сердца плавало красное свечение.

Сотрудник охраны колебался.

– Простите, мистер… Э-э…

Вуаве молча передал кейс брюнетке, засунул руку в карман, достал платиновую коробочку. Она открылась в его длинных пальцах бесшумно, показав розоватые таблетки. Одну из них банкир положил в рот, на кончик такого же розового языка, и картинка исчезла.

– Мятные таблетки, – бесцветным голосом сообщил он.

Офицер покраснел, бросил мимолетный взгляд на монитор, а потом на ноги пересекающей рамку женщины – полноватые, но гибкие ступни танцорки, с накрашенными перламутровым лаком крупными ногтями. На мониторе они пламенели красным. Кейс не светился ничем – видно было, что ничего тяжелее зажима для бумаг в его кожаном нутре нет. Женщина с усмешкой смотрела на него бездонными, затягивающими глазами знающей себе цену самки. Офицер замялся, слегка расслабил узел галстука и неуверенно повторил:

– Мистер… проходите. Мадам Нойбарт вас ждет. Пятнадцатый этаж.

На пятнадцатом этаже – еще одна приемная. Еще одна подкова стола, только без рамки. Двери лифта, единственного на площадке, бронированы; помещение прошаривают камеры слежения; лестница, укрытая красной ковровой дорожкой, ведет на следующий этаж; перила с золотыми шишками на концах.

Сотрудник охраны моментально снял трубку телефона, знаком показав посетителям задержаться. Он явно не знал, кто они такие, да и не хотел знать – безупречный цепной пес Хозяйки.

– Мадам, посетители, о которых вы говорили, – бесстрастно доложил он в трубку.

Трубка приказала пропустить. Пока происходил этот краткий диалог, Мириам с любопытством наивной дурочки разглядывала стол охранника, камеры… Она оторвалась от созерцания и последовала за Вуаве.

Мадам Эльжбета Терезия Эбельхарт фон Нойбарт приняла их в своем кабинете – не вставая. Сидя по одну сторону длинного стола заседаний, она словно демонстрировала, что давно ждет диалога. Кабинет был тускл, тяжел и мрачноват, горели только несколько настенных бра, и в полированной глади этого стола отражалось лицо хозяйки – некрасивое настолько, насколько может быть некрасивой женщина восточногерманских кровей в возрасте примерно пятидесяти лет. У нее были жидкие волосы неопределенно-светлого цвета, слишком большой нос и слишком тонкие губы, прорезанные складками у краев; глаза серые, холодные, хоть и играющие бесстыдством всех оттенков, но все же безжизненные и явно не умеющие плакать. Она была одета в черное платье с оголенными плечами, явно не подходящее к общему стилю кабинета. Наверняка ей пришлось прервать какое-то иное, более свободное по программе мероприятие ради сегодняшней вечерней встречи с Вуаве.