Полина Кормщикова - Прятки

Я беру ее за руку. Теперь мы уже не бесцельно гуляем, я знаю, куда иду — дальше, за пруд, за Пустырь, там растет густой такой орешник, и почти никого не бывает.

Анька тут тоже никогда не была.

— А мы не заблудимся?

— Нет! Я хочу тебе кое-что показать.

За орешником я снимаю с себя рубашку, кидаю на траву:

— Ложись.

Она смотрит на меня: еще не понимая, но уже с опаской:

— Зачем?

— Сама знаешь. Зря, что ли, такие платья носишь?

Вот и сказал…

Она тихонько взвизгивает и бросается наутек. Ну-ну, далеко она убежит на таких каблуках. Догоняю, валю на землю, она бьется подо мной, вырывается, кричит:

— Не надо!

А я опять не слышу ее, не хочу слышать: спускаю с плеч бретельки, задираю юбку и раздвигаю коленом в сторону плотно сжатые ноги. А это что еще за кусок ткани?

Все как в тумане, только туман горячий, очень мокрый и почему-то красный: как кровь из оторванных пальцев, как вода в пруду, как угли костра… И я двигаюсь сквозь туман — рывками, толчками, а потом в пах и позвоночник вонзается игла, прекрасная, мягкая, божественная игла, и это длится невообразимо долго…

Сваливаюсь с Аньки, перекатываюсь на спину… Смотрю на нее: мятое платье испачкано кровью по подолу, лицо зареванное, волосы растрепаны — солома, а не волосы.

И она мне нравилась? Нет, правда, она мне нравилась?

Девчонка как девчонка, ничего особенного.

Иду сквозь рощи, притаптываю молодую травку. Рыдания Аньки-растрепы удаляются, затихают. И вижу — Сашка. Подходит ко мне, протягивает бутылку с пивом — где только взял?

— Давай отметим, что ли, брат.

Что-что? Да кто вы такие? О, ты нас заметил! Да-да-да, это мы киваем тебе из березовых ветвей, это мы пальчиками травы цепляемся за твои брюки и ставим подножки случайными камешками. Надеемся, ты не ушибся.

А мы просто здесь живем. Не так давно. Ты и твои друзья, а до этого ваши родители, а до этого еще какие-то люди постоянно играли здесь. В пруду купались, а иногда ныряли на дно и больше не всплывали. Иногда по рощам бродили — уходили двое, а возвращался один. Мы-то с тобой понимаем, что это просто игра. Но проигрывать никто не любит, и иногда им даже больно — капелька боли тут, капелька слез там. Кап-кап-кап — и появились мы. Теперь тоже хотим играть!

Давай в прятки. Посчитаемся?

Ты бежишь! Мы понимаем, ты теперь большой, неуклюжий, тебе трудно быстро спрятаться. Хорошо, мы отвернулись и считаем до ста!

Да что здесь творится? Бегу сквозь лес, как тогда в детстве. Дыхание сбивается. Ничего, поднажму. Надо уйти отсюда, надо… При чем тут Анька? При чем тут Глеб с Мариком? Я не для того сюда пришел! Мне надо понять, как жить дальше, а не вспоминать чернуху — ну, было и прошло! Виноват!

Да в чем я виноват? В том, что они все — каждый из них — сами?..

Мелкие желтые глазки глядят повсюду, когтистые пальчики, красные с белым посередине, высовываются из травы, тянутся к ногам, пачкают ботинки осенней грязью. Противно как!

Дайте отдышаться, твари!

Куда? Где спрятаться? В орешнике? На Пустыре? В пруду?!

Где выход, мать его?

Не трогайте! Оставьте в покое! Не виноват я! Ни в чем я не виноват!

Жмусь к березе: летней, теплой. Успокойся, Серега, взрослый же мужик! Это просто галлюцинации, сейчас пройдет.

Поганое какое место! А мы сюда детьми ходили каждый день!

Да где тропинка?

Так не интересно! Чего ты встал-то столбом? Не жмись к дереву, глупый человечек! Давай поиграем! Чего ты такой скучный? Хи-хи-хи — колокольчиками по ветру.

А человечек и правда жмется к дереву… Забавный какой! Толстенький, лохматый, ладони потные. Сердечко отбойным молоточком стучит, дыхание со свистом вырывается из груди. Дурачок, ты надеешься, что дерево тебя спрячет? Ты все правильно видишь: на клейких листочках проклевываются желтые птичьи глазки, а газонная трава под ногами потихоньку начинает расти, чтобы стать выше и пощекотать тебя! Ты же боишься щекотки, правда? Пожалуйста, скажи, что боишься, так будет веселее! Фи, какой же ты все-таки скучный…

Чего ты там шепчешь? Почему я? Сашка виноват? Ну, Сашка-то сюда не придет… Так что остаешься ты.

Мы идем искать!