Василий Ванюшин - Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова)

Юв, конечно, ничего не знает об отце. Перебирая в памяти все разговоры с ней, Браун вспомнил, что она не отвечала на вопросы о нем. Следовательно, Юв предполагала, что он жив, но не знала, где он и что с ним.

«Вот я скажу ей, — думал Браун, сев на кровать и привалившись на подушку. — Чем это кончится? Это неожиданное известие искалечит, убьет ее. Она возненавидит меня, как соучастника убийства ее отца. Но что я могу сделать? Я тоже осужден на смерть. У меня и у ее отца одна судьба, и, выходит… выходит, что мы далеко не разные люди, Юв».

Тут ему пришла мысль, вызвавшая недоумение:

«Как же так: Юв Мэй — знаменитость Атлансдама, а отец ее — опасный преступник, осужденный на смерть? Неужели правительству не известно, кто Юв Мэй? Этого не могло быть. Газеты подняли бы вой, директор телецентра отказал бы Мэй… Видимо, отец скрывает свое подлинное имя. Так почему же он попросил: «Скажите Юв Мэй, что ее отец здесь»?

На столе лежало вскрытое письмо — письмо его отца, но оно не принесло радости. Мысли у Брауна были горькие: «Благодаря отцу я выдвинулся в штаб — он думал, что в этом мое счастье, карьера, а получилось наоборот. Отец надеялся, что его изобретение хоть в какой-то степени будет служить защите жизней — вот даже улучшил его, — а для меня получилось все равно. наоборот. Галактионов воскресил Эрику Зильтон. Его успеху должны бы радоваться люди науки, а получилось наоборот…»

Ему показалось, что он лежит не в своей спальне, а в глубоком подземелье, оборудованном по проекту отца. Крутится вентилятор, и свежий воздух опахивает лицо. На каких-то баках, решетчатых кожухах, на стальных поперечных балках — всюду надпись «Г. Браун». На стойке четко выведено: «Корпус трехслойный, с гарантией выдерживает пятикратное перенапряжение без деформаций». А насчет гарантии от поражения излучением ничего не сказано… Слова на стене перекосились, сдвинулись и исчезли. Стена повалилась на Брауна, он уперся в нее руками, пытаясь удержать. «Пятикратное! Только пятикратное, — Браун был в отчаянии. — И тут ошибка. Откуда отец взял, что достаточно пятикратного… Кто испытал это, на чем основаны расчеты?» В изнеможении он опускает руки. Стена обрушивается на него, падает балка с надписью «Г. Браун», со звоном сыплется стекло.

Он проснулся. Занялось раннее летнее утро. Доносился удаляющийся гул, от которого тонко дребезжало окно. То прошел электрический поезд по воздушной дороге, вознесенной над ближайшими домами и уходящей в сторону гор.

Несмотря на ранний час, Браун встал, принял ванну, освежился. Надо решить, как сказать Юв, найти выход…

Но мысли уводили его в сторону.

Почему Фромм назначил именно меня? Кажется, резонно: сын идет в убежище, построенное отцом, — вот лучшее доказательство его прочности, а если что и случится, то виноват отец…

Но зачем производить взрыв в непосредственной близости от убежища? В чем виноват отец Юв? И виноват ли?

Одеваясь, Браун старался успокоиться и привести свои мыс ли в порядок. Ему показалось, что в назначении его наблюдателем при взрыве есть еще иная причина. Вспомнилось: как-то один из офицеров штаба — да тот же полковник Гарвин — спросил его, не знает ли он профессора Галактионова. Браун не знал лично профессора, слышал о нем от Юв, раньше читал в газетах. Тогда Браун ответил, что профессор Галактионов его совершенно не интересует. Сейчас же он подумал: не знал ли Галактноноз отца Мэй? Это естественно, они коммунисты. И Юв на случайно избрала Галактионова в качестве доктора.

«Если все это известно Фромму, то он имеет основание пос тавить меня под подозрение, убить: я ведь очень много знаю о делах штаба, — сделал вывод Браун. — Но это глупо. Однако Фромму ничего не составляет убить одного человека. Убить на всякий случай, даже если я и не виноват. Странно во всем этом вот что, — удивлялся он, — я не чувствую желания пойти в штаб и показать письмо отца, спросить напрямик — будет ли поставлен дополнительный фильтр. Отчего это? Боюсь прослыть трусом? Подумают, что я ищу уловки увильнуть от выполнения приказа? Нет и нет. Черт побери все, я готов умереть. Но вот какая штука: я должен пойти сейчас и убить в себе любовь, и не знаю, смогу ли это сделать?»

Он просидел у окна до восьми часов и пришел к твердому решению: рассказать обо всем Юв. Пусть он погибнет, во, может быть, Юв разыщет друзей отца и они спасут его — организуют побег или придумают еще что-нибудь. Он предупредит — не него хватит. Он не может не выполнить приказа, пусть Юв расценивает это как ей угодно, и все мысли о будущем счастье надо выбросить из головы. Иного выхода нет…