Яна Завацкая: Холодная зона

Он имеет право так говорить: терпи. Он научился этому сам. Кто знает, сколько и как ему самому приходилось терпеть там, на войне.

Он ведь почти ничего не рассказывает.

Сначала ей было неловко в присутствии Бинха. Ее уже приняли в кандидаты. Чтобы стать кандидатом, надо только сдать общественную теорию на уровне юнкомовского минимума. Это для Лийи было нетрудно, она любила учиться. Бинх сидел в комиссии, и когда заговорили о поручителях, вдруг сказал:

— Я могу. У меня еще нет кандидатов.

Лийя была первым кандидатом, за которого Бинх поручился. Наверное, поэтому он отнесся к поручению с большой серьезностью. В тот же день они сели и разобрали, какие у нее есть дефициты, что нужно за год подтянуть. Дефицитов у Лийи было два — спорт и военка. Больше, собственно, ничего не требовалось — второй экзамен по теории общества и истории, за это Лийя не волновалась. И активное участие в работе ячейки, тщательное и своевременное выполнение поручений (Лийе поручили проводить еженедельно политинформацию в своем отряде и отбирать новости для сайта). Если все будет в порядке, через год ее примут в юнкомы, и к белому кандидатскому шнурку на шее добавятся еще два, черный и красный. Но надо будет еще сдать физподготовку и военку. Если, конечно, нет освобождения по состоянию здоровья, у Лийи его нет, она здорова, просто очень уж неспортивная.

— Ничего, подготовимся! — пообещал Бинх. И они наметили план занятий. Потом пошли вместе обедать, время как раз подошло. У Лийи даже голова кружилась от гордости, и казалось, что все должны смотреть и удивляться тому, что вот она идет с Бинхом. Но никто не удивлялся и даже не смотрел на них. Они нагрузили подносы, сели за стол. Лийя подумала, что раз они вот вдвоем сидят и болтают, то можно же, и даже нужно спросить что-нибудь о войне. Ей ужасно хотелось, чтобы Бинх что-нибудь такое рассказал.

— Слушай, а как там было? Ну, на войне? — замирая, спросила она.

Бинх пожал плечами.

— Ничего хорошего. Страшно иногда.

И больше ничего не стал говорить, а она не стала спрашивать. Потому что видно, там было всего так много, что вот так, в нескольких словах все равно не скажешь.

На вершине оказались скалки, и конечно же, полезли на них. Лийя не любила лазать. Она цеплялась за камни руками и ногами, подтягивалась, и при мысли, что под ногами — пустота, и до каменного грунта лететь двадцать метров… или тридцать. Или больше, уже неважно — при этой мысли ее подташнивало. Бинх лез где-то вверху, прокладывая путь для нее. Главное — не смотреть вниз. Лезть, и все. Глупо погибнуть вот так, без особой причины, не в бою с врагом, не чтобы кого-то спасти. А по-идиотски свалиться со скалы. Но об этом нельзя думать. Как говорит Лада Орехова, это внутреннее пораженчество. Надо просто лезть.

Она подтянулась. Бинх стоял на вершине, она видела широкие рубчатые подошвы его обуви. Но Бинх не двинулся, чтобы помочь ей. Ботинок Ли скользнул вниз, сердце очередной раз рвануло страхом. Рука нашла опору — не слишком прочный камень, но много и не надо. Ли подтянулась, плашмя упала на горизонтальную поверхность, и как червяк, некрасиво, стала вползать, извиваясь.

Потом она лежала, раскинув руки на холодном камне. А Бинх говорил негромко: «Давай, давай поднимайся! Смотри, как красиво!» И она стала подниматься, с кряхтеньем, со стонами. Руки и ноги дрожали от усталости и пережитого страха. Сердце колотилось. Под ногами раскинулась вся земля — в темно-зеленых волнах тайги, в светлых прогалинах, с прожилками рек и ручьев. Дальние синие хребты гор. К востоку, на склоне — жемчужные коробочки школьных зданий. А за хребтом — город Кузин, но его отсюда не видно. А вот школа как на ладони: общежития, учебные здания, стадион, а самый крупный корпус с ситалловой крышей — производственный. Там под крышей своя пищефабрика и цех «Электрона». Ли подняла запястье с коммом, отсняла всю картину, в динамике и в отдельных фото.

К западу вид был не так хорош — там начиналась запретка; в войну здесь были вроде ракетные шахты, по ним шарахнули термоядом. Новым зарядом, практически чистым. Радиации как таковой не осталось, но там, дальше — гигантская воронка, а отсюда видно выжженную черно-желтую пустыню с глянцевой поверхностью, на сотни гектаров. Там до сих пор ничего не растет. Почва спеклась.

Бинх обнял девочку за плечи.

— Красиво, — сказала она, — но там — страшно.

— Здесь не так плохо, — ответил Бинх, — у вас много сохранилось. Здесь и в Сибири. В Корее много хуже. В Европе хуже. Как думаешь, до вечера вон тот перевал возьмем еще? Давай спускаться.