Вадим Тимошин - Живущие среди нас (сборник)

Заперев подвал, я ещё раз обыскал дом, но, так и не найдя дядюшку, решил подождать до утра и сходить в полицию, дабы заявить о его пропаже. Однако полиция опередила мои намерения. Едва рассвело, двое полицейских вошли в дом и предложили мне отдать им оружие и пройти с ними. Очевидно, выстрел, так хорошо слышимый в ночной тиши, насторожил жителей деревеньки, и они вызвали представителей закона в сию мрачную обитель. Я пытался объяснить им, что мой дядюшка Беллер безвестно пропал, и с тем я сам намеревался их посетить. Рассказал о волке, о том, что я стрелял в него, и в доказательство открыл погреб, чем и обеспечил себе приговор. Милая моя матушка! Сейчас, пред лицом самой смерти, пред нашей скорой встречей, я прошу у тебя лишь одного – прости меня за то, что я сотворил той ночью.

Ибо на полу погреба лежал труп моего дядюшки Беллера!

Как вы не можете понять? Она была чудовищем! Я имел несчастье узнать это вчера, когда вся эта история подошла к своему трагичному финалу. В тот самый миг я понял, почему она постоянно носила одежду, скрывавшую её с головы до ног, почему не снимала перчаток даже в самые тёплые дни этой злосчастной осени.

Но начну сначала. Я встретил её около месяца назад, когда судьба привела меня в Аркхэм безропотным помощником профессора Гамильтона, свернувшего в своих исканиях на самую чёрную из троп, которыми шла человеческая история к сегодняшнему дню. Имея степень доктора и уважение в определённых кругах, профессор искренне верил «Некрономикону» безумного араба Альхазреда и «Безымянным культам» фон Юнтца, что мне казалось недостойным столь светлого ума. Кое-кто в Мискатоникском университете поговаривал, что профессору удалось найти несколько подтверждений полному, на мой скромный взгляд, бреду Альхазреда, что в одной из своих частых поездок ему посчастливилось найти свидетельства существования некоторых описанных фон Юнтцем культов, но мой молодой разум отказывался это принимать. Затеянный профессором Гамильтоном научный труд, названный «Тёмные уголки Земли. Зловещие тайны истории», коим он намерился удивить учёный мир, мне казался чудовищного масштаба мистификацией, ибо, по меньшей мере, странно основывать серьёзное исследование на нелепых мифах. Имея молодую кровь, бунтующую против всего на свете, я мало интересовался содержанием его труда, знал лишь о том, что профессора серьёзно увлекли события, якобы происходившие в Инсмуте до того, как в 1927–1928 годах федеральное правительство провело, как оно изволило выразиться «чистку» города, в попытке вытравить из его вен ядовитую кровь семейства Маршей. И уж совсем нелепым казалось мне расходовать грант на поиски племени человекоподобных амфибий, с которых в Инсмуте все бы и началось, если бы происходило на самом деле.

В тот день, когда мои глаза встретились с её глазами (точно так, как описывают авторы бульварных романов), она сидела в библиотеке университета, где я после скудного завтрака конспектировал для профессора некоторые главы «Великих Старейшин», очередного преисполненного бредом опуса за авторством, на этот раз, цивилизованного европейца. Филипп Дефоссе, из-под чьего пера вышли эти пять сотен страниц совершенного безумия, окончил свои дни в психиатрической лечебнице, и содержание книги, по моему мнению, не давало ни на секунду усомниться в диагнозе, поставленном ему докторами. Немыслимое космическое Зло, коим автор видел тех существ, что назывались Великими Старейшинами, вели нескончаемую войну между собой, и были беспощадны к тем, кто становился её невольным зрителем, задолго до начала человеческой эры. С наступлением же её, Старейшины затаились в ожидании того дня, когда они вновь смогут стать властителями нашей планеты, в чём им помогут предатели человеческой расы, служители зловещих культов, в угоду своим божествам постепенно теряющие человеческий облик. Тогда я и прочитал о людях-жабах, представлявших культ Дагона, жуткой морской твари. Сюжет, достойный последней страницы в каком-нибудь грошовом журнале, преподносился Дефоссе со всей серьёзностью, на которую только способны люди, чью кровь нещадно жжёт огонь исследовательского духа. И профессор Гамильтон, к моему величайшему удивлению, назвал книгу очень ценной, хотя я бы сказал, что самое ценное в ней – твёрдая обложка за три серебряных доллара.