Когда поляна опустела, у Семёна Львовича подкосились ноги и он потерял сознание.
Возвращался домой старик с очень странным чувством. Он всё отлично помнил, когда пришёл в себя посреди полянки. Но Семён Львович упрямо решил считать всё произошедшее сном – слишком уж нереальными казались ему эти события. Только одно оставалось для Семёна неясным – с какого момента стартовал этот самый сон. То ли с самого появления соседа – тогда можно было бы вообще не волноваться, то ли с его падения на Дружка – тогда собачку отыскать необходимо, и лучше всё-таки, чтобы пёс был невредим, иначе старичка тут же избавят от предстоящих мук болезни, как и от самой жизни.
Но проходя мимо соседского дома, старик заметил, что входная дверь была заколочена так же, как и ранее. Но ведь он отлично помнил, как радостно отодрал пару досок тот бритоголовый тип. Значит, и впрямь показалось, приснилось. Вот уж точно, старость – не радость, ежели возможно так перепутать с реальностью обычное сновидение. Семён облегчённо вздохнул, но всю его вновь обретённую радость как рукой сняло, когда он приблизился вплотную к собственной калитке.
Чёрный пёсик восседал на том самом стуле, на котором так любил проводить тёплые и нежные вечера он сам, печально предаваясь воспоминаниям и пустым мечтам. Впрочем, Дружок был один, без своих двойников, и старик тут же скорректировал вероятные границы сна, однако продолжал ничего не понимать. Семён Львович отворил скрипучую калитку и задумчиво произнёс:
– Ну, привет, дружище-Дружок.
Пёс радостно оскалился, задорно тявкнул и ответил:
– Привет-привет, Семён Львович. Давно не виделись.
Старик неуверенно моргнул, закрыл за собой калитку и начал медленно оседать на землю, старательно хватаясь за сердце.
– Эй-эй! Не помирай уж, так нельзя, так нечестно! – встрепенулся Дружок. – Дай хотя бы последний шанс человечеству.
– Да я и без тебя успешно помираю, – хрипел старик, хотя оседать он перестал и даже приподнялся на ноги, – мне-то, если хочешь знать, недолго осталось, так что с человечеством уж как-то не по пути.
– Известно всё про твои болячки, не рассказывай, – ответил пёс, – но неужели ты не можешь поверить в чудо хотя бы раз в жизни? Хотя бы раз перед смертью?
– Предъяви мне чудо, и я поверю, – усмехнулся Семён Львович.
– Ну-у-у, это не ко мне. Такое обычно просят у Бога, – сказал Дружок и вдруг радостно подпрыгнул на стуле, после чего тот угрожающе скрипнул и зашатался, – а чем тебе не чудо я сам – говорящая собака как-никак!
Семён Львович так увлечённо рассмеялся, что даже испуганно схватился за живот и присел на траву.
– Да какое же ты чудо, псина? – возмутился он. – Ты же даже пастью не шевелишь, когда со мной беседуешь. Думаешь, я не слежу?! Если бы иначе было, то я не удержался бы всё-таки от потери сознания. А так получается, что ты просто мой предсмертный маразм, агония, явление съехавшей крыши. А Бог? О Боге вот пока не стоит, скоро я с ним познакомлюсь лично, если он существует.
– Я не хотел тебя пугать, – пёс уставился на старика немигающими глазами, – но на самом деле я и есть Бог, и я спустился, чтобы забрать тебя.
Семён Львович посерьёзнел.
– Непробиваемо, – констатировал Дружок и вдруг громко заржал, – да ладно, шучу я. Ну, какой я Бог? Тут всё позаковыристей немного будет. Ты уж извини, но придётся напомнить тебе обо всём, что ты забыл, а это немало, поверь мне, – пёс помолчал и продолжил: – Просто страдаешь ты тоской какой-то непотребной, как я погляжу.
– Эх, глупая ты псина, – печально вздохнул старик, – прав ты, страдаю я, но только не от тоски вовсе – это было бы меньшее из зол. Болячки одолели меня очень нехорошие. Если бы не они, то… эх.
Семён Львович обречённо махнул рукой в сторону непонятливого пса и стёр неожиданно набежавшие на глаза слёзы.
– Хорошо, допустим, – согласился Дружок.
– С памятью у тебя действительно не всё в порядке, – продолжал пёс, – но я рискну поведать о том, что произошло как-то, когда тебе точно так же было тоскливо и скучно. Надеюсь, это поможет освободить какие-либо скрытые резервы твоей памяти.
Семён Львович неопределённо пожал плечами – ну что нового может поведать ему собака.
– Так вот, – начал свой рассказ Дружок, – давно это было. Сидел вот ты и сидел на одном месте, как вдруг стало тебе так не по себе, что хоть вешайся. Ты свет зажёг, но всё равно скучно. Набросал кучки земли, наплескал лужи водицы – всё равно тоскливо. Цветочки-ягодки да кустики-деревца понасажал – скукота, хоть убей. Зверят всяких раскидал повсюду, накормил да напоил – тоска. Тогда, надо же додуматься до такого, сыночка себе слепил – копию свою, а толку-то? Вдвойне хуже – дуэтом скукой маяться начали. Соорудил ты самочку для сыночка, а смысл? Вот они и принялись вместе тупить тоскливо. Ну не ситуация, а бред бессмысленный какой-то, правда ведь. Да и осталось бы таким же бредом, не вмешайся вовремя ваш покорный слуга. Что же я сделал? Да практически ничего, просто-напросто выкрал одну-единственную частичку совершенства у каждого из скучающих. Так и получилось, что как люди не могли, так и не могут до сих пор найти веру в тебя, а ты, в свою очередь, не в силах одарить их своим доверием с тех самых пор, как я его спёр. Вам может показаться это слишком жестоким, но как иначе я мог дать этому загнивающему миру пинок, запустить механизм движения, цепную реакцию жизни? Ведь до сих пор человек пытается оправдаться перед Богом в ереси своей, а Бог не знает, как доказать человеку своё существование.
Читать дальше