Я засмеялся.
– Столько усилий, чтобы прийти к тому, с чего начинал.
– Все дороги ведут домой, – улыбнулась она.
– И ты как всегда права, – согласился я и со вздохом, в котором смешалось облегчение пополам с разочарованием, бережно прикрыл своё несостоявшееся тело простынёй.
Mauser
Godless – that’s meaning «Poyehaly»
Ребенок не может просто так взять и задохнуться. Синдром Внезапной Смерти Младенцев, как называют его яйцеголовые, – таблоидная чушь, которой кошмарят будущих мамаш. Малыш просто засыпает и не просыпается. Медики не находят никаких причин асфиксии. Если положить младенца на животик, он все равно перевернётся инстинктивно. Если положить на спинку сразу после кормления, то он, конечно, может срыгнуть и захлебнуться, но это вполне видимые следы, и, что ни говори, под описание этого проклятого симптома не подходит.
Как не подходит и подушечка, которой его накрывали в течение пары минут. Малыш Тедди так и лежит в своей колыбельке. Спящий ангел. Над ним до сих пор тихонечко позвякивают задетые мной бубенцы прикреплённой над кроваткой погремушки. Цветные металлические лошадки стремятся вскачь против часовой стрелки, но не могут сдвинуться с места, так как им уже не хватает импульса энергии. Возможно, крохотные лёгкие так же пытались вырваться из плена грудной клетки, чтобы ухватить еще одну маленькую порцию живительного и губительного кислорода.
Еще не успел осесть пепел Хиросимы, как в воздухе начало всё отчётливей витать нечто куда более отвратительное. Сильнее миллионов микрорентген отравлял теле– и радиоэфир. Эти чертовы радиоволны – или как их там? Который день кряду только и верещали на все голоса: «Советские побывали в космосе». Но мы-то знаем. Нужен чертовым коммунистам этот ваш треклятый космос, как же! Какой-то мерзавец пролетел над территорией Штатов несколько раз – просто так, за здорово живёшь. Одни кричали о том, что теперь советские могут запросто скинуть оттуда, сверху, на нас ядерную бомбу, и требовали от мистера президента срочно создать супер-пушку, а лучше лазер, которым можно было бы поджарить сукина сына на орбите, когда он в следующий раз надумает подлететь к границе США, но Джонни, как всегда, жевал сопли. Тряпка. Только и может, что улыбаться на камеру. Я голосовал за республиканцев – моя совесть чиста. А вот вы доигрались – получайте!
– Дядя Хэнк! – в дверях появилась Молли. Жирная свинья – крошка Мол. Её свиное рыло было красным и ещё более обезображенным от распухшего, как пятак, носа. Она всхлипывала, округлив свои мелкие зенки, и казалось, вот-вот захрюкает.
– Дядя Хэнк! – снова хрюкнула она. – Там… в столовой… Они все мертвы! Все мертвы, дядя Хэнк! – провизжала хрюшка-Молли.
– Дай угадаю: ты разлила по тарелкам свои помои, в которые ты умудряешься превратить первоклассную свинину и бобы, когда всё семейство было в сборе. Эти невежды, как всегда, пренебрегли молитвой и принялись жрать, прежде чем ты успела усадить свой жирный зад на стул и зачерпнуть хоть ложку своей стряпни?
Молли только тряслась и кивала, всхлипывая-всхрюкивая всё сильней.
…И вот стул уже жалобно скрипит под твоим огромным задом, а остальные отчего-то вдруг начали падать на пол и харкать кровью, хватаясь за горло, буквально пытаясь разодрать свои посиневшие перекошенные глотки, чтобы впустить еще немного кислорода в своё прогнившее нутро, верно, толстуха? Ну конечно! Кто же сможет уловить в смраде того дерьма, которое ты называешь едой, тонкий аромат яда… м? Да никто!
Я вынул из-за пояса пистолет и выстрелил в свою тупорылую племянницу. Толстуха упала на пол, как мешок с селитрой. Кровь пузырилась на её груди в районе лёгких – из них выходил последний кислород, а ливер начинал сжиматься под действием атмосферного воздуха – слишком грязного теперь, чтобы им дышать.
– Да не прикидывайся ты! Это ж всего только сорок пятый! Ты ж тонну весишь! В тебя бы, по уму, из базуки стрелять!
– Денни… – вырвалось с очередным потоком крови из её бледнеющих перекошенных губ.
– Что ты говоришь! Денни! Ну надо же, вспомнила, как сына твоего зовут… Звали – будь спокойна.
– П…п… почему-у? – хрипит она.
– Вот что, Молли: нам всем здесь больше не место. Всем. Небо истоптано сапогами и больше никогда не будет чистым и высоким. Мне нелегко, Мол, на самом деле нелегко. Прости меня. Это для общего блага.
Затвор выплёвывает ещё одну гильзу, звон от падения которой смешивается с хлипким всплеском мозгов. Тонкие курчавые волосы Молли слипаются и багровеют. По полу лениво расползается жирная клякса – жирная точка в истории этого семейства.
Читать дальше