Кирилл Каратаев - Стать человеком

– Мне книгу надо закончить к концу недели.

– Успеешь! Ты же талантище! Решайся!

Решаться? Или не решаться? Вероятно, все же решусь. Почему? Потому что надо учиться. Зачем? Затем, что, может, я чего-то не понял? Ведь правда? Не может же быть все именно так? Или может? Тогда нужно ли мне новое подтверждение? Конечно, нужно! Я хотя бы больше не буду сомневаться. Если может быть хуже, чем сейчас, то мне стоит это узнать.

– Что за мероприятие?

– Тебе понравится.

– Когда?

– Я заеду часа через три. Одень что-нибудь приличное.

– Если найду.

– И не напивайся до моего приезда!

Владимир повесил трубку, а я тяжело вздохнул. Похоже, совсем скоро я попаду в то, что называют обществом. И совсем не важно, какую ступень в социуме будут занимать составляющие его люди. Важно, что они будут вокруг меня, а я буду среди них. Стану уже не потенциальным, но вполне реальным субъектом социума.

Трех часов явно не хватило для того, чтобы я чувствовал себя, так как должен был чувствовать. Саркастическое нетерпение заменил собой далекий, злой страх. Страх этого мира, этих невозможных существ. Но прежде – страх самого себя, как части мира, части жадного, непрощающего социума. Я все еще боялся, когда раздался долгожданно-ненавистный звонок.

Безладов вломился, как к себе домой. Веселый, бодрый, крепкий. Ему было лет сорок. И это те сорок, в которые выглядишь лучше, чем в двадцать. Легкая, благородная седина, орлиный взгляд и тугой кошелек делали его неотразимым для определенных слоев населения. Стыдно признаться, но лет через десять я хотел стать похожим на него. В смысле, раньше хотел.

– Готов? – Владимир быстро пожал мою руку и окинул оценивающим взглядом. – Готов, – удовлетворенно заключил он. – Пошли.

– Далеко?

– До такси, – Безладов довольно засмеялся.

– Может, хоть намекнешь.

– Будет весело.

– С этого все и начинается.

Мы сели в такси и не спеша поехали в сторону центра. По дороге Владимир с удовольствием рассказывал о дополнительных тиражах своего нового романа. О своих скудных тиражах я предпочел практично промолчать.

Мы остановились. Я вышел из автомобиля и увидел приветливое здание. На входе строгая, профессионально сделанная вывеска с пафосом анонсировала невзрачное имя неизвестного мне художника.

– Выставка? – я был разочарован.

– Эльвира представляет своего очередного выкормыша, – Безладов не терял хорошего настроения.

– Ты же обещал что-то веселое?

Эльвира Скари была известным меценатом. Причем известным в основном тем, что брала под свое пышное крыло исключительных бездарностей. И посмеяться над этими убийцами Кандинского и Де Кирико собиралась солидная часть столичной публики. Вот только я никогда не разделял оживления по поводу этого издевательства над искусством. Хотя какая теперь-то разница. Ведь я не отличу вершин высокого ренессанса от дворовой росписи. Не по форме, разумеется. Просто и то, и то будет для меня лишь новым проявлением этой недоразвитой человеческой эгоцентрики. Когда-то я знал, что такое искусство. И больше мне никогда этого не узнать.

– У Эльвиры всегда весело, – Владимир беззаботно рассмеялся.

– Смех сквозь слезы?

– Не ворчи, Саня! Когда ты последний раз выбирался в люди?

Очень жестко. И очень точно. И еще, наверное, очень смешно. Никогда я еще не выбирался в люди. Никогда об этом не думал и уж точно ни в коем случае этого не желал. Так что сейчас мне должно быть бескрайне весело. Это, конечно, лишь в том случае, если я не расплачусь на глазах у изумленной публики. Вероятно, мое представление понравится им неизмеримо больше запланированного.

Так или иначе, но, пока я, держась за широкой спиной Безладова, шел к оживленному входу, мир этот не дождался от меня ни улыбки, ни слезы. Ничего. То есть гораздо больше того, что заслуживал.

Здесь любили жизнь. Любили не в платоническом смысле, а в самом, как это ни абсурдно, физическом. Имели здесь жизнь. Со вкусом, с вальяжным удовольствием гурманов. А ей было все равно. Щедрая, наивная дура, – она беззаветно отдавалась своим насильникам. Ее дело. Значит, заслужила. По крайней мере, здесь и сейчас.

От них пахло дорогим коньяком, дешевым табаком и парфюмом который выбирался исключительно по названию. У меня был шанс стать таким же. Таким же улыбчивым, куртуазным, светским. Таким же мягким и беззаботным. Упустил я этот шанс, упустил. Может, потому, что валялся в это время пьяным под залитым багровым портвейном столом. А может, потому, что не любил лгать.