Владимир Григорьев - Помиловка и электрон

В таком умопомрачительном бизнесе, где под заклад сделки ставится личная душонка, не только фальшивая, но и подлинная ассигнация хождения не имеет. Только чистоган золота искренности дает шанс на снисхождение. Половодье смрадных чувствий, горный сель ужаса за прошлое — только такая обвальная стихия способна снести своим помоечным потоком препоны сомнений в ответчике, чуток позабавив ангелов неким правдоподобием подарочного фильма ужасов. Исполнители мужских ролей обязаны были мало-мала тронуть потусторонних снобов виртуозным трансом, затменным бредом, судорогами припадков, а бабье прекрасного пола — выказывай артистизм истерик, врожденной лживости, кликушества — уж само собой. Бабью, конечно, проще играть, они и в реальном быту не выходят из такого лицедейства для реабилитации личной агрессивности в акциях удовлетворения всеочевидной корысти.

Чарльз Спенсер Диллон, подумывающий о прикупке к своим магазинам и казино баронского титула, всегда был готов, будучи вспыльчивым, на транс, экстаз с обмороком, потому что в пакостях социальной жизни не научился блюсти смиренность заповедей Христовых. Притом он смертельно ужасался Ока Всевышнего, и понятно — не любовного взора Его, отпускаемого приятственным Оку законопослушникам. К Божьему он относился с грубейшим суеверием, как к обычной нечистой силе. В общем, ужасался. А придерживайся Заповедей, так в пух разоришься на своем черном и белом бизнесе. Выбора нет.

Еще вздохнув, Диллон зажмурился. Слепило со стены. Страхолюдством слепило. Все же собрался, выше поднял голову и ясно, звучно заявил Кресту:

— Господь всемогущий и милостивый! Раб твой всегрешний Чарли Диллон, в родовых муках Джоном Смитом реченный, к стопам твоим ниц припадает с клятвенным покаянием в деяниях богомерзких, человецких. С дюжину чертову делов таких наломилось и каждое доложу изнывшей душой в корчах страдания. Сам, Господь, узришь — на многое чего бес попятил! Сокрытие доходов, жену ближнего снасильничал, изолгался серебреников иудиных ради, ворую и прочее. Одного, Боже, не преступил — богохульства ни грамма не найдешь во мне.

Уже при формальном изложении злодейской подотчетности с экранных стен Камеры Киберии, с мохнатого паласа и потолка, от неба не отличишь, взыграли тончайшие, слышимые едва колыхания ангельского пения при неуловимой увертюре скрипок и отдаленных флейт с фаготами. Еще бы! Чарли первым делом, не скинув клифта, мигом сунул в щель Бочки тысячную купюру натурой, не чеком каким. Он уловил ломкий хруст купюры, когда чуткие резиновые пальчики автокассира щупали получку в утробе Бочки на предмет достоинства и подлинности. Чарли усмехнулся.

Баста, раскошелился для паперти, обслуга сыграется в полном объеме. Усмехнулся. Вот уже заклубилась пуховая кудель облаков под ногами от стены до стены по паласу, можно прогуляться, шевеля прядями туманов. Солнышко ласково пригревает с небес потолка, а сквозь пряди партизанского туманца со стены уже желтеют пески отшельной пустыни, а среди них близко-близехонько, вон они, тенистые пальмы оазиса вкруг застенчивого фонтанчика родникового источника. Кущи, приветный Эдем! Она, она, близость к Творцу, Духу Святому, — осязаема, рукой подать. Распахни душу настежь и принимай библейскую благодать. Не таись, распахнись, снизойдет…

По мере углубления в дебри ветвистых прегрешений голос претендента на барона сбавлял природную упругость. Генеральское высокомерие тона луженой глотки молодчаги Чарли, привычное для сошки подчиненных, чуть осипло, местами срываясь на жалкое блеяние и малодушное заикание, особенно в момент всемилостивейшей просьбишки насчет баронского титула. Кровь в жилах стыла у нижестоящих и подручных от армированного нержавейкой рыка босса Диллона, а тут на тебе. И не единого площадного выражения по фене! Да что клерки, крутых гангстеров-чужаков в пот кидало его жесткой словесностью!

Поначалу осипший бедолага делился с Крестом и Бочкой грешками второсортной продукции, эрзацами недоразумений вроде непорядка с тещей, которую с лестницы спустил. Увертюра его сольного концерта для сонма ангелов-ревизоров отзвучала весьма благопристойно. Он пропел домашнюю заготовку партитуры слез в три ручья как по нотам. Декорации театра теней на стенах вокруг пока продолжали радовать глаз: кучерявые барашки облаков под каблуками, солнышко на месте, пальмы оазиса чуть приблизились, маня в свою прохладу. Любуясь окрестностями, налогоплательщик Диллон вкрадчиво приступил к более существенному: финансовым махинациям, сокрытиям и хищениям, подчисткам двойной итальянской бухгалтерии. Тут крахмальные облака под ногами слегка обуглились, солнышко, потускнев, попятилось в дальний угол, пальмы капризно перекорежились в корявый саксаул. Вдобавок в райское пение гнусаво вплелся саксофон, и раз-другой ухнул турецкий барабан. Бам! Бум-м-м-м…