Алла Дымовская - Андрогин

Уже будучи в статусе доктора подвластных ему наук, Вий Иванович иногда задумывался – а может всему виной исключительно его «ватное», домашнее воспитание? Причина всех его страхов, неизлечимых комплексов, потустороннего видения мира таким, каким не узрит его никто из окружающих обыкновенных людей. И сам же отвечал себе. Нет, ничего подобного. Лель тоже получал домашнее воспитание, без отличий и снисхождений, во всем идентичное его собственному. И ничего. Благополучно вжился. В пять секунд сделался в первой же толпе своим. Он был словно одинокая селедочка, заблудившаяся на тихой отмели, но в прилив вынесенная на простор и немедленно занявшая свое место в дружном косяке проплывавшей мимо атлантической сельди. Лель был свой, и часто выступал будто бы коммутативным посредником-переходником между своим двоюродным братцем и прочим враждебным человеческим окружением. Хомяк все понимал с полуслова, все то, что обыкновенно ставило Вия в тупик, второклассник-братец жалостливо брался растолковывать ему элементарные правила – любые личные вещи в «боксах» и в ролл-ранцах считаются в общем пользовании, а вот за попытку зажилить запасной «перун», конвекторное безопасное стило-графопостроитель, можно запросто получить в глаз и последнее будет справедливо, ябедничать не стоит, иначе и во второй глаз дадут. Лель считал неписанные школьные правила естественными, интуитивно распознавая их некоторым шестым чувством, которое, увы, не дано его брату. Но маленький Вий не был в том виноват, и Лель не был виноват тоже. Уже взрослый, доктор Подгорный не однажды упрекал себя – пенять на пресловутое домашнее воспитание значит перекладывать проблему с больной головы на здоровую. Значит – винить во всем бабушку? Или «вечного» деда? Или бедную, потерявшуюся в самой себе маму? Это вышло бы нечестно. И жестоко. Значит – все дело в нем, в Вие, какой он есть. В этом месте своих рассуждение доктор Подгорный всегда коротко и влажно втягивал воздух, с резким придыханием, в грудь. Тотчас его щемила коварная щекочущая боль, и он не позволял скатиться слезе. Все равно страх его оставался с ним, будто бы дал библейский зарок «да пребуду с тобой, сын мой, во веки веков, аминь».

Он дожевал синюшный омлет. Робко улыбнулся Валерии. Словно спрашивал разрешения, можно ли ему уже уйти?

– Вот кому на Руси жить хорошо! Поел и гуляй себе. А некоторым на службу, – почему-то Валерия представляла о его пребывании на станции, будто бы оно не жизнь, а малина, и никто иной, как доктор Подгорный самолично так подгадал, чтобы попасть на «Лукошко».

– У доктора свои дела. Верно, Вий Иванович? – всегда Тонечка была с ним на «вы», всегда сглаживала неприятные моменты, и – всегда ей удавалось.

– Да-да. Да. Некоторые, – зачастил он, уже поспешно и с излишней суетливостью поднимаясь с «тучки», – знаете ли… вы правы, дел много.

Собственно, больше всех прочих обитателей «Лукошка», а было их сравнительно немало, опасался он – да что там! – по-настоящему «дрожжал» именно Тонечки. Потому что, никакая она была не Тонечка – в отличие от ее недалеко ушедшей в карьерном росте сестры, – Антонина Андреевна, наблюдающий комиссар «ТреРиГряда» – «Третий Рим Грядет», организации весьма заковыристой, созданной при…, под личным контролем…, докладывающей непосредственно…, и обладавшей властью, может и неявной, но ощутимой весьма. По крайней мере, Вию Ивановичу порой казалось – главная миссия тутошнего комиссара заключается именно в наблюдении за ним, доктором Подгорным, а все прочее исключительно для прикрытия этой самой нелицеприятной миссии. Тонечка, да! Он полагал, если приветливо улыбающееся ему чудовище заклинать в мыслях именем уменьшительным и ласкательным, то чудовище это покажется не столь уж страшным и вроде бы даже чуточку ручным, и вдруг оставит в покое Вия Ивановича на его каменистом плато в уединенной хижине, и не полезет следом за кровавой добычей. Он отчаянно верил. Что в конце концов. Самая большая слабость побеждает самую великую силу, ибо напоминает последней, зачем та существует. Доктор Подгорный был слаб. А сила, гнетущая его, была велика. Но он верил в преодоление, потому что сила эта позабыла о своем истинном предназначении и уже не искала защитить его.

– Вы имеете в виду вашу научную… – Тонечка сделала нарочную паузу, многозначительность которой не понял бы разве только крайне тупой человек, ну, или Валерия, исключительно занятая своей особой, – … вашу текущую работу?