Алла Дымовская - Андрогин

– Верно, Антонина Андреевна. Я теперь имею честь откланяться. Вы, наверное, знаете, мой нынешний труд…, – не наверное, она определенно знала все его изыскания, поступки и горестные неизбежности до последней отчетной буквы, доктор Подгорный не сомневался в этом ни на йоту.

– «Экстраординарное распределение в динамике социума»? Я видела отдельные главы. Затрудняюсь что-либо сказать, – при этом Тонечка посмотрела на него снизу вверх, по полицейскому пристально, будто ее оценочное мнение могло сыграть роковую или спасительную роль в судьбе Вия Ивановича. Впрочем, может в реальности все обстояло таким образом?

– Нормальные люди нормальным делом заняты, – проворчала Валерия, с набитым сливочным йогуртом ртом, отчего на нижней губе ее вздулись и лопнули несколько неаккуратных «мыльных» пузырей. Но ничего, она ведь была красавица и ей было многое позволено.

ГРЕТЕЛЬ. «М-да, совсем забыла. Очередной маркер – четвертое июня, опять пресловутая пятница. Так. Три шажка направа-аво, три шажка налево-о, шаг вперед и вот он, ресторанный салон! Команда: «Включить видовой фиксатор». Раз, оп-ля! Будто в обезьянник входишь. Но, шшшш! Услышат враги. Крадемся вдоль стены. Мой ай-джи-пи, миленький, не подведи, свет мой зеркальце, скажи-и…

– Мендл, чего ты тут воешь в коридоре?

– Не твое дело, Прескотт, иди куда шел! Прескотт-ско-отт! Ты шотландец, а Прескотт? Предполагается, что ты дикий и скупой. И злой.

– Вообще-то я канадский гражданин. Вообще-то я никогда не скупой. Вообще-то я шел в салон. Вообще… Ну и грубая же ты, Мендл.

– Вообще-то я тоже. Шла. В салон. А ты не связывайся – это касательно грубости, между прочим, говорить даме, что она воет, когда она поет, невежливо. Кстати, в коридорах отличная акустика.

– Наверное, я не знаю. Я не во… не пою. Ни в коридоре, нигде. Вот, пожалуйста, раз уж ты дама, проходи вперед.

– Раз уж я дама, то я тебе дам. Шутка! Не питай напрасных надежд. Ты случайно по дороге не повстречал ли Бао Сы? Она ведь из твоего павильона, из «Юкона», верно? Так видел или нет? Будто ты глухой аспид.

– Я думаю. Малышку Бо? Нет, не видел, со вчера. Между прочим, вон она. За вторым столом слева. Там еще этот, Бран, со спины, напротив. Говорят, он к тебе,… расположен, одним словом? Я не то, чтобы…

– Не бойся, не съем. И не жмись. Я в принципе не кусаюсь, порчу и сглаз тоже не навожу. Мм-м-м! Пахнет кленовым сиропом. Чуешь? Ну, пока, мне налево.

– А мне направо. Пока, Мендл.

Так-так. Бао Сы. Это хорошо. Бран. Это – не очень. Но терпимо.

– Вы опять, Мендл, бормочете под нос. Все крисграфируете. Неправильно это. Ай-джи-пи здесь запрещены.

– Во-первых, привет-привет. А во-вторых, ваше какое дело? Только не начинайте об общественных обязанностях. Вам, Бран, заняться нечем, слишком много свободного времени, вот и придумываете себе.

– Я не… моя служба…

– Я приветствую тебя, Мендл. Как твоя бессонница? Как прошло твое утро?

– И я тебя, Бао Сы. Утро да, в смысле, прошло. Бессонница нет, в смысле, постоянно-перманентно. Что у нас сегодня, а, Бран? Гречишная каша, фу-у! А сироп?

– К лепешкам сироп. К рисовым. Могу сходить? Если со мной вежливо.

– Если с вами вежливо, после хлопот не оберешься. Вы, Бран, сидите, вы всегда сироп не доливаете. Будто он вам в довольствие записан. Я лучше сама. Бао Сы?

– Нет, спасибо. У меня все есть. Вполне.

Так, что тут у нас. Тут у нас шанхайский стол, вольное самообслуживание, и никаких тебе дронов. Раньше, говорят, такой стол назывался шведский. Почему? Хм-м-м. Шведы, наверное, в курсе… Рисовые! Четвертый день рисовые! Наверное, Люцифериха на рисовой диете. А мне не грозит. Всю жизнь была толстушкой, на всю жизнь и останусь, а мне уже… А мне уже тридцать четыре, только это чур, тайна!… Секрет Полишинеля. Возьму парочку для малышки Бо, в комплимент, все равно есть не станет. Это за глаза она малышка Бо, а в лицо, конечно, Бао Сы, иначе решит – неуважение. Очень быстро и очень просто. Хочу простоквашу. Ау-у! Простокваша, где ты? Отзовись! Не отзывается. Возьму, так и быть, фруктовую ряженку, клубничную. Выбор не то, чтобы очень богат. Работников на «Гайавате» много, Земля далеко, сетевая «Амазония» здесь не обслуживает, следовательно, не стоит, милая Мендл, привередничать… Не утешает. Я не могу как малышка Бо, на все смотреть будто сквозь щупальца осьминога, пожирающего реальность. И не случайно она Бао Сы. Хотя, конечно, случайно. Но по характеру – точь-в-точь ее древняя тезка. Та, которую никто не мог развеселить, и которую все почитали за оборотня. Кто помнит, чем дело кончилось, тот знает. Когда Бао Сы, наконец, развеселилась, смех ее чуть не погубил древнее царство Чжоу, а супруг ее, глуповатый Ю-ван, потерял и голову, и трон Поднебесной империи. У нашей малышки Бо никакого супруга, хвала небесам, нет и пока в принципе не предвидится. Все же характер у нее мрачный, что ни говори. За то и люблю, люб-лю-ю ее-е одну-у…, в смысле, единственно с ней выносимо общаться… в смысле добровольно… в смысле я не испытываю желания прибить ее в первые пять минут присутствия рядом… Еще йогуртовый мусс и немного мясного рулета… тот, кто прослушает мою книгу, или, – о, чудо! – прочитает, пусть не подумает плохо. А если и подумает, я все равно хочу и буду есть сытно по утрам. И по вечерам. И в обед. Если бы Люцифериха знала! Она бы не полулегальный, многострадальный ай-джи-пи попыталась отобрать, но посадила меня на голодный паек, насколько бы тогда достало моего упрямства? Впрочем, она знает. Однако не посадит. Негуманно. А на «Гайавате» с этим строго. Смешно. Похищать и удерживать насильно человека гуманно, вот уморить его голодом – это нет. Хотя на российских «трансорбиталках» есть карцеры. Так говорят. Пугают, наверное. Моя бабушка с маминой стороны родилась еще в старом Союзе Советов, по ее словам – россияне самые хаотичные люди на свете, больше даже, чем китайцы, зачем таким карцеры? Но и у них на станциях есть свои «каты», изгои-катализаторы. Подобные мне. Ладно, раз уж такое горе, возьму еще немного рулета. Самую малость. Теперь главное, благополучно донести. Раз-миссисипи-два… вдох-выдох.