Кристина Чокнутая KARAMELka - Никто, кроме нас

Voila la belle mort

Это началось в Иерусалиме. Неожиданная авария на одной из самых оборудованных АЭС мира. Всего за несколько часов огромные территории, резко ставшие не пригодными для проживания, были полностью уничтожены паникой. Спустя ещё три четверти суток толпы людей невообразимыми потоками эвакуировали в безопасные районы. Казалось бы, один очередной несчастный случай, подобные которому в истории случаются каждые полсотни лет. Но происшествие и не думало уходить в тень. С течением времени СМИ всё чаще и чаще делали акцент на точных цифрах потерь; теперь на каждом углу, на каждом канале, каждой странице социальных сетей было упоминание об Израильских пострадавших. Не переставая открывали новые и новые благотворительные счета для сбора средств погибающим от лучевой болезни детям, оставшимся без родителей, дома и «светлого надёжного будущего». Очень скоро всех запихали этой катастрофой до того, что люди начинали раздражённо морщиться и отпускать едкие комментарии в сторону ничем не виноватых израильцев.

Но никто и не думал, что это было начало. Маленькое начало огромного конца. Потому что дальше был Китай. Спустя всего четверть года после иерусалимской трагедии вдруг затопило подземную лабораторию Цзиньпин на юго-западе китайской провинции Сычуань – одну из глубочайших подземных лабораторий на Земле, работающую для обнаружения чёрной материи путём эксплуатации тонн жидкого ксенона. Медицинский научно-исследовательский центр в Японии – смешение выделяющих ядовитый газ реактивов; срыв самого оборудованного автобуса канатной переправы на горнолыжном курорте Германии Гармиш-Пантеркирхен и, под конец, утечка газа на русской военной базе.

Началась неразбериха. Многие начали грешить подозрениями на Соединённые Штаты, как всегда остававшиеся на удивление не тронутыми этой странной роковой цепочкой. Особенно обострил политическую ситуацию последний случай.

И тогда в Белом Доме прогремел взрыв.

И началась война, продлившаяся впоследствии долгих семь лет. Война, получившая название Железной войны. Тогда люди думали, что они воюют с машинами. Они безумно ошибались, эти глупые, глупые люди.

Но эта история, вообще-то, должна была быть совсем про другое.

Я любил свою семью. И сейчас, оглядываясь назад по общей привычке всех живых людей, я с полной уверенностью говорю, что она была самой идеальной из всех идеальных семей.

Когда мне было три, мама решительно начала полнеть. Она много кушала, раздувалась спереди и очень этому радовалась, что было совсем, совсем необычно. "Это чудо",– отвечала она на мой вопрос, чем же она заболела. "Внутри мамы сидит твоя маленькая сестренка",– пояснял папа. И правда, скоро из неё вылезло целое маленькое существо.

Этот день я запомнил надолго. Мы с папой сидели в коридоре. У меня в руках был букет хризантем – маминых любимых. Перед нами бегали люди в халатах. Одна беременная женщина, медленно переваливаясь с ноги на ногу, проходила по коридору. Поймав мой растерянный взгляд, она весело улыбнулась и подмигнула мне. Я покраснел, растерялся и уставился в пол. Мой живот пел возмущенные серенады.

–Папа,– я потянул его за рукав,– я хочу кушать.

Папа дернулся, как от шокера, и посмотрел на меня:

–Терпи, сынок, совсем немного и мы пойдём домой.

Я не хотел терпеть. Я хотел посмотреть, как сломаются цветы, если на них с силой закрыть дверь. Потому что букет мне мешал, просто откровенно мешал. Его не помешало бы выкинуть. Замуровать прямо в стену роддома.

Но тут появилась медсестра.

–Бэй?– спросила она, указывая пальцем на папу.

Папа вскочил и, кивнув для точности, вслух подтвердил, что его фамилия Бэй.

Медсестра кивнула, наверное, тоже для уверенности, и сказала:

–Следуйте за мной.

И мы встали и пошли по коридору, папа взял меня за руку, что мне приходилось даже выпрямиться и даже слегка подняться на носочки. Мы шли, и я почти бежал за своим взволнованным папой, спотыкаясь о собственные ноги и сжимая в руке слишком большой для моей маленькой руки букет. Тот бился о мои пятки с характерным шелестом, так что скоро отец отобрал цветы и понес их самостоятельно. Скоро – ну наконец-то, мы прошли, наверное, уже полгорода – мы остановились возле двери, к которой были прибиты две цифры: 1 и 5. Мама уже учила меня цифрам и буквам, я путал только 3 и 8, и иногда 7 и 1, но эти две я почему-то понял чётко. Папа повернул ручку и открыл дверь.

Мама сидела на кровати с большим шевелящимся свертком в руках. "Наверное, это гав-гав",– почему-то подумалось мне. Это была первая и единственная мысль, которая могла прийти и пришла мне в голову. Обрадованный, я побежал к ней, широко раскрыв руки, чтобы потаскать свою собаку, обнять маму, и чтобы она сделала как раньше, когда была совсем худая, любила поднять меня на руки и, приложив рот к моей шее резко начать выдувать воздух. "Пердунки", как мы их называли. Но мама лишь высвободила руку и, улыбнувшись, потрепала меня по волосам. Сверток издавал неприятные звуки, совсем не похожие на собаку. Покряхтывания очень быстро переросли в душераздирающий крик. Я испуганно зажал уши, не в силах выносить этот ужас.