Георгий Костин - Прозаическая триада

Вскоре эти его самозабвенные завывания приманили в наш вагончик и девочку. Возникнув в дверном проеме, она, покачиваясь на нетвердых ножках, просительно молча стала на меня смотреть. Я засмеялся и жестом пригласил её войти. Ловко перебравшись через высокий для неё порог, она прямиком, переваливаясь с ноги на ногу, как утка, протопала мимо меня к брату и тяжело плюхнулась на кошму рядом с ним.

Не обратив на сестру внимания, мальчик дернул за воображаемый шнур, завыл и, что-то про себя пробормотав, «поплыл» дальше. Девочка, оставшись одна, обиженно скривила губки, заморгала и стала выщипывать шерстинки из кошмы. А когда брат, сделав оборот вокруг стола, снова оказался рядом с нею, резко выкинула ручонки, схватила пароход и помяла его. Мальчик обомлел и замер. Не умея продохнуть застрявший в горле воздух, он лишь растерянно шевелил растопыренными пальчиками, медленно широко раскрывая для плача рот.

Я засмеялся, и хотел было сказать, что сделаю ему новый пароход, но он уже заревел во весь голос. И развернувшись, со всей силы ударил кулачком сестру по лицу – та тоже зашлась в громком плаче. Тогда я на них прикрикнул, и они как по команде перестали плакать, испуганно уставившись на меня. Я улыбнулся и сказал им, что сделаю два парохода: ему и ей.

Стоя рядышком у столика и наблюдая, как я, сминая и сдавливая газетные листы, делал из них игрушки, дети молчали и одинаково, почти в унисон участливо шумно сопели. Одинаково они обрадовались и когда я, стараясь сделать это торжественно, дал им по пароходику. Но, разыгравшись, вскоре перестали быть так душевно схожими. Мальчик, он как опять забылся и стал ползать вокруг стола, так и проползал до позднего вечера, пока его не позвали спать. И девочка поначалу, пристроившись за ним, не отставала от него: так же старательно урчала и выла, как он.

Но потом ей, видимо, надоело играть в мальчишечью игру. Она отползла в сторону и, подняв пароходик, поднесла его к лицу. Недоверчиво оглядела со всех сторон. И вдруг, содрогнувшись, нервно скомкала бумажную игрушку. Неприязненно обеими руками отбросила образовавшийся газетный комок от себя. Ненадолго замерла, капризно надув щечки и слегка набычившись. Затем, решительно вскинув головку, угрожающе широко замахнулась на брата. Но не ударила, когда он, сделав очередной круг, остановился возле неё и дразняще красиво «загудел», а сердито встрепенулась и поднялась. С забавным для её лет женским кокетством одернула платьице и криволапо, не оглядываясь, засеменила к выходной двери. Не останавливаясь, ловко перевалилась через высокий порог и с моих глаз исчезла. Больше ко мне в вагончик она играть ни разу не приходила.

А вот мальчик, наоборот – разве что только ночевал вместе с матерью, а днем, с раннего утра и до позднего вечера, когда приходила моя очередь заступать на вахту, проводил время у меня. В первые дни я с удовольствием привечал его и ему радовался. У меня ведь у самого сынишка такого же возраста, по которому я, не бывая дома из-за особенностей моей работы неделями, а то и по целому месяцу, успевал соскучиться. Поэтому возился с чужим ребенком, как если бы – с собственным. Поил его несколько раз на дню чаем со сгущенкой, давал посыпанные сахаром горбушки хлеба. А когда изнашивались бумажные кораблики, с которыми он, не уставая, ползал по кухонной кошме, тут же делал новые.

Я и на четвертый день с утра был еще с ним вполне приветлив. Но днем пришли на кухню готовить обед загостившиеся у нас женщины, и настроение у меня испортилось. Потому как они, матерясь и ведя между собой обычный похабный разговор, не обращая внимания на ползающего тут же на полу мальчика, не видом, ни голосом не показывали мне, что собираются скоро от нас уходить. И когда мальчик, заездив очередной пароходик, при них попросил у меня сделать ему новый, я хмуро и отрывисто ответил, что кончились газеты, хотя что-что, а газеты у меня были…

Женщины не ушли от нас и на пятый день. А на шестой вечером привели (и где они только их нашли здесь) двух пожилых забулдыг, и пропьянствовали с ними всю ночь. Утром, собираясь заступать на вахту, дядя Леша обнаружил, что продукты, выданные нам на две недели, кончились, выругался и в сердцах накричал на меня:

– Довольно! Сегодня же прогони их отсюдова!

Оставшись без завтрака, я на женщин рассердился тоже. Но прогонять сразу не стал, а решил с утра съездить на мотоцикле в город и на свои деньги подкупить продуктов: чаю, сахару, хлеба. Вернувшись, стал караулить, когда кто из женщин выйдет из вагончика. Ждал довольно долго. Видимо, все они отсыпались после ночной пьянки. Только где-то в четвертом часу, наконец, вышла длинная и то, возможно, по нужде, потому как была сонная и опухшая. Но я, тем не менее, её окликнул и, чувствуя себя неловко и в то же время, сильно возмущаясь и волнуясь, выговорил ей, что продукты у нас кончились. И что, мол, пора им честь знать, так как договаривались мы с бригадиром пустить их пожить у нас всего на два дня…