Илья Кнабенгоф: Сущий зверь

– Давай будем дружить! – подлетела к ней раздутая весельем девчонка с огромным белым бантом и красным портфелем.

Соня склонила голову, посмотрела на неё долгим взглядом, словно энтомолог на пришпиленное насекомое.

– Это всерьёз или мне снится? – спросила она.

– Хм, – обиженно хрюкнула несложившаяся подружка и, отвернувшись, убежала, бросив издалека негромко: – Очумелая какая-то!

Идёт мужик через детскую площадку по своим делам. Видит, сидит в песочнице девочка и со злостью пытается открутить кукле голову. Мужик подходит к ней и ласково спрашивает:

– Ну что же ты, девочка… Ты что, кукол не любишь?

На что девочка, отрывая злосчастную голову, огрызается:

– Я и людей-то не очень!

Стены. И словно бы нет ничего снаружи. Всё видимое в прорехах стен видится не привычным исхоженным вдоль и поперёк, но акварельной зарисовкой из детской книжки. И вот уже это не тропинка, которой ты через день ходишь за молоком и хлебом, но мазок коричневатой сажи, и ободранная кисть художника небрежно мазнула её на общий, плывущий дождями холст. И ты забываешь, что там реальная жизнь и чьи-то судьбы, но ползущее в глазах марево стекла отражает только заставку, призванную скоротать время перемены. Этажи здания словно палубы уходящего в небо корабля. Про трюмы и думать не хочется. Мостики переходов между палубами отмечены вахтенными дежурными с красными повязками на рукавах, которые имеют власть ловить и наказывать бегающих по лестнице. Длинные коридоры, в которых смешалось будущее и прошлое, первые строчки букваря и интегральные вычисления тригонометрии. Стены в четырёх слоях краски, тянущие к тебе почки и побеги отсыревшей штукатурки, которую так приятно зацепить, шагая вдоль, и осыпать грязным снегом под ноги. Пол в стыках и трещинах. Наступать на них – дурная примета. Магия поймает тебя на неосторожности. Как и всегда в жизни. Но таки здесь всё ярче и заметнее, есть время научиться заранее. В этом запакованном бетонно-блочном мирке есть свои дальние углы, куда можно забиться и почувствовать себя настоящим. В углах пахнет хлоркой, мокрыми окурками и старостью сырого потолка. Есть возможность снять затасканную маску, слить её в адскую вонючую черноту и приклеить к лицу новую, свежую, с благонадёжной улыбкой или превосходством, с жалостью или суровым одиночеством. По перегородкам змеятся бытовые мудрости, оскорбления от тех, кто не способен высказать их в лицо, пожелания о будущем и просто самоутверждения, проекты новых масок. На первой палубе плавает запах еды. Звенит алюминий ложек. Журчит непрестанная чехарда разговоров. Рядом за стеной приютились шкуры и скафандры для выхода в открытый космос улицы. Невнятное бормотание и суету разрезает протяжный, режущий уши звонок. Всё стихает. Мгновенно весь корабль становится тихим и безлюдным. И только скоропалительное топотание опоздавшего отзывается в стенах многократным повторением эха, словно выстрел в лесу. Это – школа.

Привычное нам слово «школа» изначально в истории нашей планеты имело совершенно иной смысл. Им обозначали не заведение для обучения чему-либо, не процесс познавания, а то, что нынче мы знаем под словом «досуг». Что-то вроде современной «продлёнки» для не слишком к месту пришедшихся малышни и оголтелых подростков. На Руси-матушке школу в таком первозданном виде ввёл царь-батюшка Пётр Первый да заполонил её вельможными отпрысками от 12 до 17 лет кряду. И давай их всячески развлекать, пока их мамаши и папаши занимались важными государственными делами да на балах топтались. Компьютеров со стирающими мозги виртуальными игрушками тогда ещё не было, поэтому досуг детей организовать было непросто. Это сейчас можно избавиться от дитятки, просто сунув ему невзначай заветный пластмассовый экранчик с конопульками. Что даёт вам все шансы забыть про него на сутки или двое, пока жрать не попросит. Кинул ему в миску чего-нибудь (за игрой всё равно особо разбираться не будет) и ещё на сутки забыл о нём. А через пару лет таких развлекух можно уже и вовсе про него забыть, ибо он превращается в безмозглый овощ, который не способен ни к какому нормальному, живому социальному общению, с напрочь нарушенной системой моральных и нравственных координат. И в довесок, на сладкое, у ребёночка полный набор садистских замашек с эротическим уклоном. Женечка-потрошитель готов! Но при царе Петре компьютеров не было, а потому в далёкое царское время приходилось занимать детское внимание гувернанткам, нанятым шутам и прочим попавшимся не вовремя под царскую руку работникам дворца. Это уже потом школа стала местом обучения коллективно согласованным знаниям, когда уровень «ну, знаете, так вполне действительно может быть, кто знает» почти приближается к «что и требовалось доказать». Нужно учитывать, что, например, такой школьный предмет, как история, является крайне ненадёжным до сих пор и вовсе не согласован в учебниках разных стран. В заморских учебниках на басурманских языках написаны совершенно разные факты хроники событий на нашей планете. На уроках истории в США, к примеру, и сейчас учат, что Вторую мировую войну выиграли именно американцы, а все остальные – в принципе, спасибо, что немного помогли, но могли бы и не дёргаться. А во многих китайских учебниках по географии, в официально издающихся там картах и поныне на сегодняшний день вся территория России, от Уральских гор и до Камчатки, со всеми якутами, чукчами, сибиряками, алтайцами и прочим населением всея Руси, указана как государство Китай. То есть в современном Китае многие школьники свято уверены, что все эти Кемерово, Новосибирски, Омски, Томски, Барнаулы, Магаданы, Красноярски, Владивостоки и другие города – это всё их законная и весьма давно китайская территория. И очень они удивляются, когда наконец-то берут билет на самолёт и прилетают в эти самые «китайские» города и вдруг встречают на улицах массу вовсе не китайских граждан, которые шлют их русской бранью к японо-матери и советуют: «Свали на хер, китаёза косоглазый, не путайся под ногами, а то, бля, щаз в лапшу тебе всю твою корейскую морду порежем!» И все эти сотни тысяч наученных в школах китайцев разом восклицают: «Какого китайского хрена тут происходит? Кто эти люди?» Но и это была бы беда не беда, если бы не далее. А дальше стало хуже. Во-первых, царские воспитатели быстро утомились развлекать молодую поросль и взялись их учить наукам. И понятное дело, что дело пошло вовсе не гладко. То бишь как это так? Игрушки отняли и давай уроки задавать? Мы так не договаривались! И пришлось вводить меры наказаний. Запахло инквизицией, а издалека призывно замахала ладошками каторга с кандалами. До последнего как-то не дошло, но первое, очевидно, пришлось к месту и времени. Решили истязать учеников массово, показательно и в строго отведённое время. Так, в царское время школьникам устраивали коллективную порку розгами и другими вспомогательными орудиями в конце каждой учебной недели за проступки, совершённые в данный период обучения. И назвали всё это – внимание! – «субботник»! И эти самые «субботники» просуществовали в таком виде до второй половины XIX века. Преподавателям так понравилось избивать плетьми и розгами детей, что данный педагогический процесс оброс со временем поговорками и аббревиатурами. Например, выражение «всыпать по первое число» берёт начало именно из тех далёких «сладких» времён. Это выражение применялось в тех случаях, когда порой ученику доставалось при порке излишне с процентами (видать, люди таки скучают по Страстям Христовым с исторической чесоткой в руках), а потому он освобождался от экзекуций на месяц, а точнее до первого числа следующего месяца. Это уже потом гуманная советская власть разумно решила, что незачем просто молотить по спине и заднице детей в то время, когда можно получить из всего этого очевидную выгоду в виде бесплатной детской рабочей силы. Вдобавок не стали даже искать поводов для таких наказаний, а просто принудили всех и без разбору детей школьного возраста работать по субботам на благо государства. К тому же и слово «субботник» подошло как нельзя кстати. Удобно. Выгодно. Без излишних революций. Или выражение «сморозить глупость» – оно также появилось в царских школах Руси. Греческим словом «морос» называли хулиганов, бездельников и в целом не слишком примерных учеников. Отсюда прилипло в дальнейшем и наше привычное оскорбление «отмороженный», что означает «глупый». И, между прочим, учебный год в разных школах мира начинается в разное время. Полный бардак! Примерно в 16 странах учёба начинается 1 марта, а в других 43 странах – 1 января. И оценками разнятся дневники корпящих над тетрадками детишек в разных государствах. В Чехии, к примеру, единица – далеко не самая плохая оценка, а совсем наоборот, самая высокая. Французы и вовсе применяют 20-балльную систему оценок в школе. Ну, им простительно, они лягушек с улитками едят, так что можно только посочувствовать. А есть страны, где в школах оценки и вовсе не поддаются нашему пониманию и никоим образом не похожи на привычные нам пятёрки, четвёрки, тройки и двойки. Одних иероглифов пруд пруди, а если дальше копнуть – то и вовсе замутит головушку. Так и хочется праведно воскликнуть на кошерном идише: «Какого китайского хрена тут происходит?»