Арсений Коваленко - Кольцо. Абсолютная утопия. История про 13 Аркадиев и всего одного меня

Через 10 минут, этот же человек, взяв очередной лист, на котором уже не было живого места от подписей и печатей, после внимательного изучения, не передал его дальше, а протянул мне.

Я не узнал свой лист: бесконечные печати и подписи сделали его совсем другим. Складывалось ощущение, что ребенок игрался с разными печатями и ставил их просто так, забавы ради. А когда печати у ребенка отняли, он стал разрисовывать один единственный листик ручками и карандашами.

Я вышел и протянул секретарю свой «убитый» лист, с моей не менее убитой судьбой землекопа. Она отрицательно помотала головой и сказала:

– На первый этаж, сдайте в архив. И поздравляю вас с распределением!

– Спасибо.

Я медленно спустился вниз, толкнул дверь архива. Размер этого помещения был мне непонятен. Маленькая отгороженная комната, сбоку ещё одна дверь, и тут же стол секретаря архива, все помещение три на три метра. Тут сидела уже молодая девушка, она входила в резкий диссонанс с двумя другими секретарями. Интересно, за что ее сюда, на всю жизнь, тоже, как Петя, ляпнула что-то не то? Я поздоровался с ней и протянул ей лист, сначала думал попросить позвать Петю, просто поздороваться, но настроение было окончательно испорчено, и я не стал этого делать.

Девушка Лера, она жила с Алисой на одном ярусе муравейника, внимательно изучила мой листок, и сложила его в лоток с надписью «Распределение». Мы попрощались, и я вернулся в общий холл. Ни на кого не смотря, я быстро пошел к выходу из этого проклятого места.

Чья-то рука меня задержала, на меня встревожено смотрела Анна, она спросила:

– Куда тебя?

– Урожай собирать.

Я высвободился из ее руки и ушёл.

– Я тебе говорила, иди учиться?! Теперь землекопом будешь, хорошо, просто великолепно!

– Мам, и так тошно. Только тебя не хватало для полного счёта. Что мне теперь сделать, убиться?!

– Ох, я не знаю. Это всё твой отец виноват!

В это время отец стоял в другой части комнаты, и медленно стучал костяшками пальцев по столу. А мама всё не унималась:

– Я завтра же пойду к Люде, попробуем, что-то сделать. Я слышала, что сына главного врача перераспределили в другое место.

Отец не выдержал, и подошёл к нам, оборвал мать и сказал ей:

– Послушай, мы не семья главного врача. Нас не перераспределят никогда. Это понятно?

Мать что-то хотела сказать, слезы наворачивались на ее глаза. А отец обратился ко мне:

– А теперь ты послушай, что я скажу.

Мы с мамой молчали, дальше говорил отец:

– Мы семья, и между собой, мы можем говорить на такие темы…

Мать посмотрела на него с опаской, но ничего не сказала. Отец продолжал:

– Мы живём в кольце, и будем жить тут вечно, всегда. Мы никогда не выберемся отсюда, мы его рабы. Поэтому скажу так, какая разница кем ты будешь? Землекопом, или как я работать на заводе? Или как мать? Мы в вечной тюрьме, наши предки были такими идиотами, что залезли в место, из которого нет выхода. Это наше проклятие за плохие поступки наших прадедов, или просто они оказались не в том месте или не в то время – я не знаю. Я счастлив, сын, уже тем, что ты будешь работать на свежем воздухе, главное, будь счастлив, просто будь счастлив.

Мать зарыдала, а я всё понял, я был полностью согласен с отцом. Он всю жизнь проработал на своём заводе, и в глубине души ненавидел его больше всего на свете. Но сильнее всего он ненавидел кольцо.

Мы ещё долго успокаивали маму, я принял позицию отца и мы стали наперебой убеждать ее, приводить всякие возможные доводы, сущие небылицы, в ход шло всё хорошее и позитивное, что мы знали о работе в полях, мы пытались ее успокоить.

В какой-то момент мама всё приняла и успокоилась, но уже потом я слышал, как она проплакала всю ночь.

Я же смотрел в потолок перед сном, и думал над словами отца. Какая разница? Ведь совершенно никакой разницы нет, мэр ты или копаешь картошку, пока ты в кольце, никакого различия нет. А что значит моё это «пока ты в кольце»?! Мы, я и все, Алиса, весь наш город навсегда в кольце. Ещё предстояло сказать об этом Алисе.

Я приехал на восток на первом же трамвае, ровно в 6 утра. Открытая, конечно в кавычках, часть кольца работает без выходных, чтобы обеспечить весь город едой. Во внутренней части «стекляшки», с самого низа и до верха, встроены системы жизнеобеспечения, эти системы труб и вентиляций вполне привычны каждому, и давно стали одной из частей сельского пейзажа. Представить, что эти машины могут быть отдельно от полей и не являются их частями – просто невозможно. Перед ними шли бесконечные поля, разделённые небольшими рядами тополей, елей, и других деревьев. У северной части начиналась холмистая местность, переходящая в резкий, но очень короткий серпантин гор. Конечно, эти горы были смоделированы искусственно, или их исправляли и модифицировали, мы этого точно не знаем. У основания туннель, с единственной трамвайной линией.