Татьяна Замировская - Смерти.net

В собаку я нырнула с разбегу, как в непрозрачный солнечный омут, – изнутри собаки пробивалась зияющая мельтешащая тьма, снаружи в собаку проникал дрожащий, дробящийся на паутинки солнечный свет.

Реальный мир, конечно, странный, я от него отвыкла. Собака еще очень неудобная – шагает разлаписто, гладко, как дурак. Я позавидовала тем, кому удалось прорваться во что-то более технологичное и развитое – возможно, их возвращение в реальный мир было более триумфальным. Впрочем, радовало то, что я решила не баловаться с посудомоечной машиной, в отличие от некоторых.

Мы положили друг другу на спину по коробке для вида (пусть все принимают нас за собак-почтальонов), вышли с фабрики, дошагали до нашего дома, с какой-то царственной галантностью открыли самим себе двери, словно нас снимают на видео (к счастью, большинство наружных камер в этот период отключили, чтобы мертвые не могли в них пробраться). Это получилось легко: и коробками, и дверями заниматься в роли собаки было приятно и дарило почти физиологическое, запретное удовольствие – как будто у собаки есть мозг, полный гормонов, и его прямо-таки захлестывает окситоцином и дофамином, когда собака успешно делает то, для чего ее задумывали, – то есть занимается своим делом.

Мы тихо прошли по коридору, заглянули в гостиную, в кабинет – тишина.

Общаться мы не могли, потому что мы были собаки. Я присела перед входом в спальню. Это был вопрос: «Открыть дверь?»

Муж тоже присел, это был ответ: «Я боюсь. Вдруг я там сплю с другой женщиной. Забросил ногу ей на красное мягкое бедро. Хорошо, что собак не тошнит. Ты увидишь это все и бросишь меня. А я без тебя никак».

Я немного покачалась туда-сюда. Это значило: «Я не могу решиться, колеблюсь и не решусь никогда».

Муж замигал красным огоньком, будто сломался. Думаю, это значило: «Давай ты откроешь мне дверь, я сам зайду и решу, что мне с этим делать и в какой форме сообщать тебе о происходящем».

Я отошла в сторону и начала рассматривать потолок, изогнувшись всем телом. С моей спины с грохотом упала коробка.

А потом собак отключили. Видимо, добрались и до них. И все, чем я была до этого момента, исчезло. Осталась одна я. Причем осталась внутри собаки, несмотря на то что она уже не была в сети.

А поскольку внутри собаки не было ровным счетом ничего, чтобы содержать в себе меня как личность, я превратилась в чистое сознание – и, пожалуй, более невероятного опыта у меня в жизни (если мы предпочтем называть всю эту историю жизнью) еще не было. Я внезапно оказалась в сияющем непонятном мире. Я не понимала, я это или не я, происходит ли происходящее, есть ли существующее. Я была чистым сознанием без памяти и личности, я ничего о себе не знала, и в то же время у меня не было никаких сомнений в своем существовании.

Уже потом А. рассказывал, что, когда собак отключили, моя копия превратилась в неактивированную. По его словам, это выглядело, как будто я впала в кому: обмякла, застыла во времени, втекла в кресло. А вот мое сознание осталось в собаке.

Выходило так, что сознание все-таки может существовать отдельно от дубликата. Для А. это было шоком – ведь он относился ко мне немного свысока, как к чуть менее привилегированному классу мертвых.

В качестве беспамятной собаки я несколько часов металась по городу, забегая в подворотни и шарахаясь от людей и транспорта. Муж испуганно бегал за мной. Я не понимала, кто он, муж ли он, собака ли он, я не знала, что мы – именно собаки, мы просто были. Зато мы были настоящая банда – это я уже потом поняла, когда прошло несколько дней. Мы пугали людей, выскакивая на них из-за угла. Открывали и закрывали все двери, которые попадались нам на пути. Переносили коробки с места на место. Потом оказались за городом и начали переносить камни, чаще всего – в лес. Там мы клали камни в маленький лесной ручей. Понимала ли я, что делаю? Чувствовала ли я, что сама – такой же камень? Потом мы начали носить в лес коробки, за которыми специально выбирались в город каждый день. Я не знаю, зачем мы это делали. Мы были дикими прекрасными животными. Подозреваю, что я была счастлива, и никогда в жизни не была так счастлива – потому что не понимала, кто я и что я, но при этом точно знала, что я – это я и есть . Ну и, конечно, удовольствия от открывания дверей и переноса камней никто не отменял. Подозреваю, это что-то вроде героина в мире собак.

Это было отличное время, пусть я его почти не помню, как и себя в нем. Вторая собака была моя стая, мой боевой товарищ, мой нежный механизм беспамятной любви. Мы скрывались от всех, валялись в лужах, уходили в шелестящий сосновый туман по серебряной росе. Если бы у нас могли появиться щенки, у нас бы появились щенки.