Фалена Лысакова - Путевые заметки странника по мирам. Про пряности, снег и трели ветра

Мы летели даже выше облаков, и воздух начал потрескивать от наполняющих его ледяных кристалликов, а над нашими головами уже маячила чернильная бездна космоса. Так высоко не залетали даже самолеты, и на меня начала накатывать гипоксия. Гарпию же, казалось, все это ничуть не волновало. Она летела все вперед и вперед. Не знаю, сколько прошло времени; я не особо смотрел по сторонам, но вдруг заметил маячившее в бескрайней сини крохотное темное пятнышко. Оно приближалось и росло, пока не обрело узнаваемые очертания – это был остров.

Но как же я ошибался! Даже когда мои глаза увидели, мозг все еще отказывался это осознавать. То, что я принял издалека за остров, оказалось ласточкой таких необъятных размеров, что на ее спине расположился целый город. Я смог различить даже деревья, речку и водяную мельницу.

– Так это и есть город птиц? – восхищенно воскликнул я, но мои слова отнял и унес ветер.

Гарпия мягко приземлилась на широкой улице, словно специально созданной для ее посадки, и я свалился с ее спины – ноги не держали. Так я и остался сидеть на нагретой солнцем золотистой брусчатке, очумело вертя головой по сторонам.

Помимо того, что город находился на спине птицы, он ничем не отличался от любого другого города. Двухэтажный домики из желтоватого кирпича манили призывно распахнутыми окнами, хотя выставленные на подоконниках цветы в горшках давно засохли, а занавески покачивались, как кружевные призраки. Было заметно, что раньше за двориками ухаживали, но теперь они заросли сорняками и травой по колено.

На натянутых между крышами веревках трепыхалось вывешенное на просушку белье и сидели группками синицы, лазоревки и снегири. Чашки и тарелки на столиках кафе давно покрылись пылью, и между ними бродили сытые дятлы и сычи, будто официанты, следящие за порядком.

Немного придя в себя после полета, я решил прогуляться по улицам. Из-под ног с истеричными криками разбегались перепелки. Солнце сильно припекало шею, но из-за высоты все равно было немного зябко. Такой неприятный термо-диссонанс.

Вокруг меня шуршали перья и трещали на разные голоса птицы. Они сидели бесчисленной армией на окнах, крышах, заборах и столбах, колодцах и ветках деревьев, провожая меня зоркими взглядами, от которых в затылке зудело.

Я так и не встретил ни единого человека, хотя прошел весь город от начала до конца.

Я провел в птичьем городе пять дней, пользуясь оставленными людьми вещами и питаясь зелеными яблоками, сорванными в садах. Когда от яблок стало уже тошнить, я ел зерна и клевал сырой овес… Щебечущая многоголосица вскоре слилась в привычный шум, который не замечаешь, а присутствие птиц перестало напрягать. Их перья были мягкими, как перина, и они рассказывали удивительные истории…

А когда я вспомнил, что я человек и что слишком здесь задержался – кто его знает, сколько на тот момент прошло времени! – стал расспрашивать птиц, как мне отсюда вернуться на землю.

«Странная ты птица! – стрекотала иволга, сев мне на плечо. – Когда нам нужно вернуться, мы просто подходим к краю и улетаем!»

– Но у меня же нет крыльев… – пробормотал я, заглядывая вниз – но увидел только ледяную синь, далеко-далеко внизу устланную лебяжьим пухом облаков.

«Все птицы могут летать! – возразил козодой, не сводя с меня своих пугающих немигающих глаз. – Раскрой крылья и прыгай!»

«Прыгай! Прыгай!» – поддакивали ему воробьи, семеня вокруг меня.

Чьи-то большие крылья и клювы потянули меня за руки, а когтистые ноги стали толкать в спину, и тут-то меня будто ледяной водой облили. Я отпрыгнул от обрыва, брыкаясь и отмахиваясь, и птицы с трескотом и писком разлетелись, роняя перья. Сердце колотилось как сумасшедшее. А я, видимо, и сам уже сошел с ума, раз разговаривал с птицами и на полном серьезе собирался улетать! Нет уж, я не птица!

Во рту еще ощущался приторный привкус сырого овса, а одежда была заляпана гуано и пухом. Я рванул через город, закрыв руками уши, чтобы не слышать оглушительного щебета и карканья, и не глядя по сторонам. Как раньше город пытался меня поглотить, так теперь так же отторгал. Нечего здесь делать тому, кто не смог стать птицей – вот что он мне говорил!

Не стану расписывать, как я спускался вниз на спине гарпии, потому что тогда все еще плохо понимал, что происходит. Воспоминания о том полете смазались, оставив в памяти лишь вкус ледяного неба, почему-то напоминающий кокосовое мороженое, и свист ветра в ушах.

Не помню даже, куда меня доставила гарпия и что я ей тогда говорил. А вот как припал к земле, обнимая ее – очень хорошо помню.