Ева Вишнева - Кокон

Рассказывать кому бы то ни было о путешествиях бабушка запретила. Правда, добавила, что только самому близкому, самому важному человеку можно открыть тайну. Самому главному человеку. Услышав это, Сид почувствовала небывалое счастье: значит, самым главным человеком для бабушки была она сама.

Сидирисса чувствует: где-то рядом ползет змея. Змей она не любит, крыс тоже – правда, в последних Сидирисса прежде вселялась, чтобы пошнырять по дорогам неизвестных городов, где она никогда не побывает, будучи человеком, даже если вдруг получит разрешение выехать за пределы Края. Не найти их и на картах, которые продаются в книжном учебного дома – на них лишь два города и россыпь поселков, оплетенных паутиной дорог. Самое большее – названия примыкающих Краев.

Когда Сид исполнилось четырнадцать, бабушка сказала: «Ты уже большая, можешь ходить куда угодно. Какими хочешь глазами смотри – и на что хочешь – только одно запомни: не забирайся в других людей».

«Почему? Случится что-то плохое?»

«Лучше не знать, какие грязные мысли порой скрыты за хорошенькими лицами, – бабушка угрюмо помолчала, прежде чем продолжить. – А еще встречаются люди, в которых легко утонуть, раствориться без остатка. Их эмоции сильные, яркие; они насквозь тебя пропитают. Быстро так, не заметишь. По сравнению с ними твои собственные чувства будто пылью припорошены, их легко забыть, выбросить. Секунда-другая, и уже не помнишь, кто ты есть. Словно тебя отдельной не существовало на свете».

Сид на всю жизнь запомнила, как дрожали бабушкины губы, когда она говорила: «Твой отец ушел и не вернулся. Ты тогда еще совсем маленькой была. Если бы не соседские мальчишки, решившие ободрать вашу малину, умерла бы с голоду. А они услышали – ребенок слишком долго плачет, подняли шум, их родители обратились в управу… Меня, единствунную родственницу, вызвали заботиться о тебе – я тогда в другом поселке жила, получше и подобрее. Мне тут сразу не понравилось, хотела уехать, но передача дома растянулась на несколько лет. Писать официальные письма, ездить в город… Некогда было этим заниматься с тобой-крошкой под боком. А потом и незачем стало: из родного поселка пришло уведомление, что прежний мой дом отдали другой семье. Места там хорошие, пустующие дома охотно разбирают».

«Жалеешь?» – спросила Сид, но бабушка лишь махнула рукой: дело прошлое, пора забыть. Но добавила, что отец все-таки дураком был: из дома сбежал, жену не сберег – родами умерла. С детства не слушался, упрямился, рисковал понапрасну: «я даже пожалела, что научила его ходить по нитям». Вот и угодил в беду.

Сид не понимала, как можно было не слушаться эту женщину, такую умную, красивую, самую лучшую на свете. Она любила в бабушке все: заплетенные в косу седые волосы, лучики-морщинки вокруг глаз, строгое выражение, насмешливое выражение, тихий смех, длинные тонкие пальцы, прохладные в любую погоду. Порой Сид незаметно прибирала к рукам мелочи: заколку, щетку, гребешок с отломанным зубчиком, и прятала в свою сокровищницу – в обувную коробку под кроватью.

Когда бабушка умерла, Сид показалась, будто она превратилась в муху, угодившую в мед. Дни, которые раньше были наполнены чем-то важным, опустели. Детский учебный дом, а потом и взрослый, косые взгляды ребят, неодобрительные замечания взрослых: «Пора бы тебе подстричься», «Да какой подстричься – хотя бы голову помой, расчешись», «Одежда грязная, когда же ты ее поменяешь?» и коронное «Да эта карга старая хоть чему-то тебя научила?» Сидирисса молча улыбалась: научила такому, что вам и не снилось, вы как копошащиеся в черном углу тараканы, а я свободная, хожу где хочу, летаю, скачу, плаваю.

Потом выпуск, унылая работа – следить за расходом удобрений на полях и заказывать новые. К тому времени Сидирисса уже научилась заботиться о себе и о доме, жить по часам, уходить не когда хочется, а когда выдается свободное время.

Будни поселка казались Сид трясиной, мороком, пока однажды в ее жизнь не ворвался рыжий, поцелованный солнцем Марек и как-то внезапно, почти сразу, стал самым главным человеком. Но попытка доверить тайну обернулась кошмаром. Сначала Марек посмеивался, обзывал фантазеркой, сказочницей. Когда Сидирисса в первый раз ушла – внезапно, не предупредив, рассердившись на то, что мужчина не может понять и не верит словам – испугался, пристал с расспросами: чем больна, почему не лечишься, как часто такое случается. Обещал, что никогда не оставит, что огонь и воду пройдет с ней, за руку поведет.