Иван Митряйкин - Поцелуй Ехидны

Поляк отрицательно покачал головой и помахал руками, пытаясь разогнать табачный дым. Понял, что занятие это бесполезное, опустил руки и обреченно откинулся на спинку стула. Ему было неинтересно.

– Так вот, у них созрел очередной шаг навстречу друг другу, в общем, как и каждый год. Представь, если бы они знали, что скоро произойдет, вот бы забегали, вот бы засуетились!

Василию очень хотелось поговорить об этом, но друг не повелся. Только в глазах его появилась еще большая скука. Как при прослушивании одной и той же истории в тысячный раз.

– Я подброшу дров, – все же нашел причину Поляк, встал и вразвалку вышел.

Котлы были огромные, высотой в два человеческих роста. Топливом служили нетолстые бревна метра по два длиной. Кряхтя, Поляк закинул пару поленьев и выглянул в закопченное окно. Осень начала предъявлять свои права. Поднялся сильный ветер. На фоне ночного, не затянутого тучами неба верхушки деревьев изгибались, но не плавно, а как-то рывками. Немного согнутся, потом, рывком, еще ниже, до предела, почти горизонтально – и резко назад, как будто испугавшись. Поляк знал, что если выйти сейчас из котельной, то можно услышать голос леса, его неравномерный шум. А если зайти поглубже и постоять некоторое время, не шевелясь, то можно уловить передвижение его обитателей и их запах. И еще он знал, что после полуночи лучше не выходить за территорию школы, по крайней мере одному. Без знающих людей.

Поляк с силой потер лицо ладонями. Он-то знающий, ему ничего не страшно. И, тяжело шагая, вернулся в комнатку.

– Что ты хотел мне сказать?

– С чего ты решил… – начал было Борода. Но увидел ставшие серьезными глаза Поляка и то ли вздохнул, то ли всхлипнул. Достал сигарету, задумчиво ее размял, оторвал фильтр и бросил в банку. – Что ты думаешь о новых?

– Распоряжениях?

– Нет, в первую очередь меня интересуют новые из персонала.

– А что с ними не так?

Борода рассматривал пленку, которой был покрыт стол. Периодически кто-нибудь из смены протирал ее, но чисто формально, и все это протирание застывало неповторимым жирным узором.

– Мы уже очень близко и не хотелось бы рисковать, – сказал он. – Кто они? Откуда они? От кого? Ты же помнишь, к нам пару раз казачков засылали, чтобы пронюхать, что здесь происходит.

– Помню. И помню, чем это для них закончилось. Что говорит Хозяин?

– Пару дней назад общались, сказал, что придет один от его знакомой. Попросила пристроить.

– Пристроить можно по-разному, леса у нас темные, озера глубокие, но красивые. – Поляк снял очки, протер их полой камуфлированной куртки.

– Да, – протяжно выдохнул Борода, – по-разному. Но как, он не уточнял, будем ждать.

– А что по второму?

– Что по второму, что по третьему, я не знаю. Никакой информации не было. Или мне не удосужились сообщить. Позже все узнаем. Я думаю, что у Него все продумано. Он всегда знает, что делать. – Борода раздраженно схватил бутылку с пола, плеснул в стакан, не целясь и проливая на стол, откинулся, выпил. Потянулся щепотью за капустой, понюхал ее и швырнул обратно.

– По третьему? Я знаю только двоих. – Поляк водрузил очки на место. Он казался удивленным. Даже подался вперед, вперив взгляд в лицо друга.

– Ну что пялишься? Третий завтра выходит на смену, воспитателем в старшую группу. Диплом историка, сам молодой. Сегодня приезжал к директору, я видел, вот и разузнал.

– Так вроде у нас был историк, девушка, только перешла из второй школы.

– Что-то у нее там со здоровьем серьезное, уволилась.

Оба замолчали. Поляк сидел спокойно и смотрел в ночь сквозь грязное окно. Борода ерзал на стуле, кривил губы и курил. Его раздражало, что он чего-то не знает, что ему что-то не рассказали, не поставили в известность. Он же самый старый работник школы. А от него что-то скрывают, чего-то не договаривают. И это бесило. Очень.

Он появился в центре площади, недалеко от храма. Если пятак в несколько квадратных метров можно назвать площадью. Все остальное пространство было забито аккуратными конусообразными строениями. На узеньких улочках почти не было шевеления, только несколько человекообразных рабов спешили куда-то по хозяйским делам. На него не обращали внимания, мало ли кто и в каком облике может прийти в храм. Если ты недостоин войти, ты не войдешь. Если тебя не звали, ты не войдешь. Если ты человек, ты не войдешь. Жара и сырость были ужасны, воздух дрожал, и его чувствительное обоняние улавливало все запахи этой местности. От храма исходила скука пресыщенности. У них есть все, чего они хотели. Они боги и лично к ним редко приходят. На них молятся. А вот он пришел. Вряд ли его здесь ждали. Но это были уже не его проблемы. «Кто не спрятался, я не виноват».